Эдвард Гиббон: Закат и падение Римской Империи. Том 1

Быстроту успехов Константина сравнивали с быстрым за­воеванием Италии первым из Цезарей; это лестное сравне­ние не противоречит исторической истине, так как между взятием Вероны и окончательной развязкой войны прошло не более пятидесяти восьми дней. Константин постоянно опасался, чтобы тиран не послушался внушений страха или благоразумия и не заперся в Риме, вместо того чтобы возло­жить свои последние надежды на успех генерального сраже­ния; в таком случае обильные запасы провианта оградили бы Максенция от опасности голода, а Константин, вынужден­ный по своему положению спешить с окончанием войны, был бы поставлен в печальную необходимость разрушать огнем и мечом столицу, которую он считал высшей наградой за свою победу и освобождение которой послужило мотивом или, по правде сказать, скорее предлогом для междоусобной войны. Поэтому, когда он достиг Красных Скал (Saxa Rubra), находящихся почти в девяти милях от Рима, и увидел ар­мию Максенция, готовую вступить с ним в бой, он был столько же удивлен, сколько обрадован. Широкий фронт этой армии занимал обширную равнину, а ее глубокие ко­лонны достигали берегов Тибра, который защищал ее тыл и препятствовал ее отступлению. Нас уверяют, и вам нетрудно поверить, что Константин расположил свои войска с замеча­тельным искусством и что он выбрал для самого себя почет­ный и опасный пост. Отличаясь от всех блеском своего воо­ружения, он лично атаковал кавалерию своего противника, и эта страшная атака решила исход сражения. Кавалерия Максенция состояла преимущественно или из неповоротли­вых латников, или из легковооруженных мавров и нумидийцев. Она не могла выдержать натиска галльских кавалери­стов, которые превосходили первых своей изворотливостью, а вторых своей тяжестью. Поражение обоих флангов остави­ло пехоту без всякого прикрытия, и недисциплинированные италийцы стали охотно покидать знамена тирана, которого они всегда ненавидели и которого перестали бояться. Прето­рианцы, сознававшие, что их преступления не из таких, ко­торые прощаются, были воодушевлены желанием мщения и отчаянием. Но, несмотря на неоднократно возобновляемые усилия, эти храбрые ветераны не могли воротить победу; од­нако они умерли славною смертью, и было замечено, что их трупы покрывали то самое место, на котором были выстрое­ны их ряды. Тогда смятение сделалось всеобщим, и пресле­дуемые неумолимым врагом войска Максенция стали тыся­чами бросаться в глубокие и быстрые воды Тибра. Сам импе­ратор попытался вернуться в город через Мильвийский мост, но масса людей, теснившихся в этом узком проходе, столк­нула его в реку, где он тотчас потонул от тяжести своих лат. Его труп, очень глубоко погрузившийся в тину, был с трудом отыскан на следующий день. Когда его голова была выставлена перед глазами народа, все убедились в своем избавлении и стали встречать с выражениями преданности и признательности счастливого Константина, таким образом завершившего благодаря своему мужеству и дарованиям са­мое блестящее предприятие своей жизни.

В том, как воспользовался Константин своей победой, нет основания ни восхвалять его милосердие, ни порицать его за чрезмерную жестокость. Он поступил с побежденными точно так же, как было бы поступлено и с его семейством, ес­ли бы он потерпел поражение: он казнил смертью двух сыно­вей тирана и позаботился о совершенном истреблении его ро­да. Самые влиятельные приверженцы Максенция должны бы были ожидать, что им придется разделить его участь точно так же, как они делили с ним его наслаждения; но когда рим­ский народ стал требовать новых жертв, победитель имея до­статочно твердости и человеколюбия, чтобы устоять против раболепных требований, внушенных столько же лестью, сколько жаждой мщения. Доносчики подвергались наказа­ниям и должны были умолкнуть, а люди, невольно постра­давшие при тиране, были возвращены из ссылки и обратно получили свои поместья. Общая амнистия успокоила умы и обеспечила пользование собственностью и в Италии и в Африке. Когда Константин в первый раз почтил сенат своим присутствием, он в скромной речи указал на свои собствен­ные заслуги и военные подвиги, уверял это высокое собрание в своем искреннем уважении и обещал возвратить ему преж­нее значение и старинные привилегии. Признательный сенат отблагодарил за эти ничего не стоящие заявления пустыми почетными титулами, какие только он был еще вправе раз­давать, и, без всякого намерения утверждать своим одобре­нием воцарение Константина, издал декрет, которым возводил его на первое место между тремя Августами, управляв­шими Римской империей. Чтобы увековечить славу одер­жанной победы, были учреждены игры и празднества, а не­которые здания, воздвигнутые за счет Максенция, были по­священы его счастливому сопернику. Триумфальная арка Константина до сих пор служит печальным доказательством упадка искусств и оригинальным свидетельством самого вульгарного тщеславия. Так как в столице империи нельзя было найти скульптора, способного украсить этот публич­ный памятник, то пришлось позаимствовать самые изящные фигуры у арки Траяна - без всякого уважения и к памяти этого государя, и к требованиям благопристойности. При этом не было обращено никакого внимания на различия во времени, в лицах, в действиях и характерах. Пленные пар­фяне оказались распростертыми у ног такого монарха, кото­рый никогда не вел войн по ту сторону Евфрата, а любозна­тельные антикварии и теперь еще могут видеть голову Трая­на на трофеях Константина. Новые украшения, которыми пришлось заполнить пустые места между старинными скуль­птурными произведениями, исполнены чрезвычайно грубо и неискусно.