Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

Доклад у меня только назывался так, а на самом деле был обычным депутатским выступлением, в котором я недлинно отчитался перед членами Верховного Совета в том, что они мне поручали. Мол, Программа разработана, доведена до ума. Но поскольку существуют «вариант Шаталина» и решение Президентского совета и Совета Федерации о необходимости объединить обе работы на основе оптимальности, то общее обсуждение, на наш взгляд, впереди.

Депутаты же словно и не помнили о том, что летом поручали, они вообще были склонны к забывчивости, когда дело касалось их собственных решений. Они набросились на меня с упреками: почему никто не читал правительственный вариант? И еще: почему не обсуждаются два проекта сразу — наш и шаталинский? Я ответил, что не вижу в том своей вины, что текст нашего проекта своевременно пришел в Верховный Совет, а почему не дошел до всех его членов, понятия не имею. Надо сказать, что в своей реплике «по ходу дела» Горбачев рискнул меня защитить. Он с места рассказал о решении двух высших Советов, выразив удивление, что Россия, вопреки общей договоренности, все-таки начала обсуждение «500 дней». Попенял за странную забывчивость председателям комитетов и комиссий, которые присутствовали на том совместном заседании Советов в конце августа. Но уже в своем выступлении по итогам предварительного обсуждения четко сказал, что ему больше импонирует программа «500 дней». Это он впервые заявил во всеуслышание, до тех пор я мог лишь догадываться о его симпатиях и антипатиях. Честно говоря, именно в тот момент я и подумал впервые об отставке, о чем и сказал на пресс-конференции в тот же день:

«Если будет принято решение, которое не совпадает с позицией Правительства, то Правительство не сможет его выполнять… Я могу выполнять свои функции только тогда, когда я в это верю. Если ж я не верю или вижу, что будет принесен большой вред, то я к этому делу свою руку прикладывать не стану».

Но пока никакого решения не было. После перерыва депутат Бурбулис, еще на Первом съезде выдвигавший Ельцина на пост Председателя Верховного Совета СССР, примчался из Белого дома с горящими глазами и с восторгом сообщил, что Верховный Совет РСФСР в 14.00 принял программу «500 дней». «Российская Федерация определилась», — гордо сообщил он, давая понять: Верховный Совет Союза может обсуждать что угодно — все равно Россия поступит по-своему. Опять пошумели, покричали, подрались за места у микрофонов в зале, а в итоге утвердили аморфное постановление, где «приняли к сведению» сообщение Совета Министров СССР, «сочли целесообразным» рассмотреть все материалы по этому вопросу и «отметили» все же, что Президиум Верховного Совета «недостаточно подготовил» данный вопрос, — шпилька А. И. Лукьянову…

В дни до 21 сентября Верховный Совет послушал и Абалкина, и Шаталина, и Аганбегяна, и многих других специалистов и дилетантов в вопросах экономической реформы, а 21-го я прочитал проект постановления, где Верховный Совет поручал Президенту провести работу по созданию единой программы перехода к рынку на основе… «500 дней».

У меня, как и у Горбачева, на заседаниях Верховного Совета имелась одна привилегия — право попросить и получить слово вне очереди в любое время. Я и послал записку в президиум сессии с заявкой на выступление. Спустя какие-то минуты ко мне подошел сотрудник аппарата из Верховного Совета и доверительно сообщил, что «Михаил Сергеевич просит выступить не до перерыва, а после него». Ну, просит, так просит, времени до перерыва оставалось чуть-чуть, можно было и подождать. Однако любопытно: отчего такая просьба?

В перерыве я подошел к Горбачеву. Он спросил с подозрением:

— Зачем тебе выступать?

— Я прочитал проект постановления, — стараясь быть спокойным, ответил я, — и категорически против принятия его с такими формулировками. — Это с какими такими?

— Там ничего не говорится о правительственной программе. Только о «500 днях». Если она будет принята, я заявлю о своей отставке. И не только о своей. Не могу выступать от имени всех членов Правительства, но члены Президиума Совета Министров уполномочили меня в таком случае заявить об отставке всего Президиума. Это естественно, Михаил Сергеевич. Если мы зря работали, если все, что мы сделали, впустую — значит, мы не можем и не вправе возглавлять Совмин.

Чувствовалось, что Горбачев начал злиться.

— Почему ты позволяешь себе ставить нам ультиматум?

— Побойтесь Бога, какой же это ультиматум? Это позиция. Вы же сами одобрили в свое время нашу программу. Помните — на Президентском совете и Совете Федерации? Изменили мнение? Бывает. И я отнюдь не против того, чтобы именно вы соединили усилия двух «команд», — вам и карты в руки. Но, простите, именно двух команд. Иначе и я, и мои коллеги просто отказываемся дальше работать.