Порой против Лиги использовался административный ресурс. В одном городке марш не согласных с хлебными законами оштрафовали за то, что при организации митинга телегой (использованной в качестве трибуны) перегородили улицу, чем, видимо, помешали дорожному движению. Но мешать движению несогласные были вынуждены, поскольку под давлением городской администрации все владельцы пабов отказались предоставлять место для собрания.
Наконец, активно использовались и упреки в безродном космополитизме. Либералам предлагали заниматься свободной торговлей где-нибудь между Тобольском и Тимбукту, раз уж им непременно хочется есть иностранный хлеб. Заодно местные «писатели-деревенщики» обвиняли манчестерцов в том, что они хотят мир уютных сельских коттеджей с цветущими садиками и душистыми лугами заменить на зловонный мрак фабричной эксплуатации труда.
Те страны, которые «цветущие садики» предпочли развитию промышленности, до сих пор пребывают в Третьем мире, и с экологией у них дела обстоят гораздо хуже, чем у тех, кто через индустриальное общество уже прошел в постиндустриальное. Англия, естественно, к их числу не относится. Кобдену и его друзьям постепенно удалось сформировать общественное мнение, благоприятное для осуществления радикальных преобразований.
Как бы ни препятствовали агитации сторонники протекционизма, перешагнуть через английскую демократическую традицию они не могли. Один иностранец, приехавший из страны с авторитарным правлением и наблюдавший за работой Лиги, отмечал: «Когда я увидел это громадное движение, невольно вспомнил о своем бедном отечестве, подумав, что если б у нас в Берлине собрались такие люди, они давно стонали бы в темных казематах».
Англичанина, даже самого несогласного, в каземат отправить было невозможно. И вот случилось невероятное. Хлебные законы оказались отменены усилиями даже не либерального, а консервативного премьер-министра — Роберта Пиля.
Сначала он существенным образом ослабил протекционизм, отменив более половины из 1200 статей таможенного тарифа. Но этого оказалось мало. Тогда Пиль ликвидировал подавляющее большинство оставшихся пунктов и, наконец, подошел к самому главному рубежу — к хлебным законам.
Для сэра Роберта это было поистине страшное испытание. Фактически ему пришлось идти против своей же собственной партии и своих же собственных избирателей. Однако противиться здравому смыслу было трудно. Либеральные идеи охватывали все более широкие слои общества, и наиболее трезвомыслящие, наиболее ответственные политики переходили в ряды фритредеров. Отмена хлебных законов стала объективно необходима, и политическая элита страны вынуждена была проводить ее вне зависимости от того, какая конкретно партия побеждала на данном витке электорального цикла.
Премьер-министр с помощью Кобдена, ставшего к тому времени депутатом, сформировал фритредерское большинство, объединившее людей различной партийной принадлежности. Сэру Роберту это стоило поста, карьеры, а по большому счету и самой жизни. В парламенте недавно еще всесильного Пиля освистывали. Порой казалось, что от отчаяния он вот-вот заплачет. Ведь самым страшным было даже не то, что пострадали землевладельцы, голосовавшие за тори. Пиль по сути дела ради торжества здравого смысла посягнул на основы английской демократии: его избрали для проведения протекционистского курса, а он, пренебрегая доверием электората, протекционизм похоронил. Многие задавались вопросом: как можно, чтобы парламент, избранный народом для проведения одной политики, наделе проводил совершенно иную?
Журнал «Панч» по этому поводу напечатал маленькую сценку под характерным названием «Двоеженство»: «Человек по фамилии Пиль предстал вчера перед судьей, мистером Булем, как обвиняемый в том, что женился на женщине, именуемой "Свободной торговлей", в то время как его первая жена "Земледелие" еще находится в живых». А ехидный депутат Дизраэли еще жестче высмеял премьера. «Достопочтенный джентльмен, — заметил он, выступая в палате, — застал вигов в бане и унес их одежду. Он оставил их наслаждаться либеральной позицией, а сам выступает как строгий консерватор, правда в одежде вигов».
С этой речи начался стремительный взлет будущего легендарного лидера консерваторов Бенджамина Дизраэли, лорда Биконсфилда. Характерно, однако, что никакой попытки восстановить хлебные законы он не предпринял. Протекционизм умер и был обществом проклят. А Роберт Пиль прожил после своей трагической победы лишь четыре года. Во время верховой прогулки старик упал с лошади и уже не поднялся.
Читать дальше