Дмитрий Травин - Модернизация - от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Через пять месяцев наступило некоторое облегчение. Неподвижность уступила место путешествиям и санаториям. Долгих пять лет длился кризис. Можно только догадываться, через что довелось пройти Веберу за этот срок. Когда он смог вернуться к чтению книг, сферой его научного интереса стала религия, а точнее, стык столь мучительных для него в личном плане религиозно-этических вопросов и столь хорошо знакомых в плане профессиональном экономических. Через два года после окончательного выздоровления увидела свет «Протестантская этика».

У одного из авторов этих строк сложились свои личные отношения с «Протестантской этикой». Только прочтя данную книгу, он понял наконец что такое наука. Случилось это, кстати, уже после того, как была защищена диссертация.

Советское обществоведение развивалось по двум линиям: схоластическое теоретизирование и коллекционирование фактов. Отдав дань обоим направлениям, автор пытался понять смысл науки, когда столкнулся с Вебером, находившимся за сто лет до этого в похожем положении. Пухлые тома позитивистов содержали схоластические схемы и горы эмпирики, связь между которыми была весьма сомнительной.

Задавшись целью выяснить причины происхождения капитализма, Вебер предложил неожиданную парадигму. Он стал искать его истоки не в сфере материального производства, как таковой, но в религиозной реформации XVI века. Точнее, в той этике, которая сформировалась у протестантов, в той роли, которую стало играть представление о Призвании.

Не все согласны с этим выводом. Можно даже представить себе, что когда-нибудь социология опровергнет данное положение Вебера. Но даже при этом не исчезнет его главное открытие, состоящее в том, что он начал рассматривать общество как единую систему, в которой самые неожиданные стороны тесно взаимосвязаны.

Вряд ли Вебер смог бы прийти к своим выводам, если бы не прошел через мучительную внутреннюю борьбу, через размышления о Призвании и через формирование личных этических начал, определивших в конечном счете его Дух.

Практически все люди, стоявшие у истоков социологи, были сильно зависимы от своих корней. Француз Эмиль Дюркгейм со свойственной его нации приземленностью стал искать корни проблемы самоубийства не в душевных муках страдальцев, а в социальных отношениях. Итальянец Вильфредо Парето, впитавший макиавеллизм с молоком матери, обратил внимание на то, что идеологи лишь предоставляют массам теории для того, чтобы добиваться своих целей. Наконец, русский Питирим Сорокин много лет потратил на изучение проблем созидательного альтруизма. Неудивительно, что и немецкий протестант Макс Вебер подошел к научному поиску именно с близкой ему стороны.

В дальнейшем Вебер исследовал влияние мировых религий на хозяйственную этику различных народов, сосредоточив свое внимание помимо христианской цивилизации прежде всего на Китае и Индии, а также на иудаизме. Он разработал классическую теорию бюрократии, а самое главное — ввел в научный оборот такое часто употребляемое сегодня понятие, как «харизма». Именно он впервые поставил неведомую позитивистам, но так волнующую нас сегодня проблему трудности перехода от традиционного общества к современному.

Вебер показал, что парламентарная демократия в модернизируемом обществе может не иметь законной силы в глазах народа, а потому нуждается в лидере, обладающем харизмой, т.е. неким особым даром, дающим ему возможность привлекать симпатии толпы и благодаря этому ставить ее под контроль. Некоторые исследователи впоследствии писали, что, обосновав объективную необходимость харизматической власти, Вебер проложил дорогу авторитарным режимам. Однако вернее сказать, что он еще до прихода эпохи диктатур, наставшей после Первой мировой войны, готовил общество к пониманию сложностей модернизации.

После выздоровления Вебер уже не вернулся к академической карьере, успев лишь незадолго до смерти немного потрудиться в Мюнхенском университете. Стресс не отпустил его полностью. Макс не спал ночами и испытывал жуткий страх перед всякой обусловленной твердым сроком работой.

Помимо науки Вебер сосредоточился на издании социологического журнала. Но по иронии судьбы настоящей практической деятельностью ему довелось заниматься лишь во время войны, когда он организовывал работу госпиталей — убогое занятие для интеллектуала таких масштабов.