Николай Добрюха: Как убивали Сталина

7-го декабря вечером Ленин уезжает в Горки, 12-го декабря возвращается в Москву, и уже 13-го декабря следуют два новых приступа болезни.

Что же происходило 12-го и могло послужить причиной приступов? Оказывается, по возвращении из Горок с 6 часов до 6.45 Ленин беседовал с Дзержинским о его поездке в Грузию во главе комиссии Политбюро для разбора конфликта между Заккрайкомом и группой Мдивани. Позже, 24-го января 1923 года, поручая запросить материалы комиссии по грузинскому национальному вопросу, Ленин скажет: «Накануне моей болезни Дзержинский говорил мне о работе комиссии и об «инциденте» (то есть о рукоприкладстве Орджоникидзе в ответ на оскорбление, — НАД.), и это на меня очень тяжело повлияло». «С большим трудом, — записано в истории болезни, — удалось уговорить Владимира Ильича не выступать ни в каких заседаниях, и на время совершенно отказаться от работы. Владимир Ильич в конце концов на это согласился и сказал, что сегодня же начнет ликвидировать свои дела».

С этого времени Ленин несколько дней работал дома — диктовал письма, давал различные поручения, стремясь закончить дела, которым придавал особенно важное значение. В письме о распределении работы между заместителями председателя СНК и СТО он откровенно говорит: «Ввиду повторения болезни я должен ликвидировать сейчас всякую политическую работу и возобновить свой отпуск». А через 2 дня, 15-го декабря, диктуя письмо Сталину для членов ЦК, довольно обреченно сообщает: «Я кончил теперь ликвидацию своих дел и могу уезжать спокойно». И в эту же ночь, в ночь с 15-го на 16-ое, наступает резкое ухудшение в состоянии здоровья Ленина.

Чрезвычайно критическое состояние вождя и систематическое нарушение режима окружающими (в том числе и родными) заставляет пойти на нерядовой шаг: специальным постановлением 18-го декабря 1922 года пленум ЦК РКП(б) возлагает на Сталина персональную ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами.

Подчеркиваю: врачами! Однако режим по-прежнему нарушается и… прежде всего — Крупской, что состояние Ленина усугубляет до предела. Крупская вместо того, чтобы как-то отвлечь его от политических дел, начинает, например, записывать под его диктовку письмо Троцкому по весьма спорному вопросу о монополии внешней торговли. Это делается 21-го декабря, а в ночь с 22-го на 23-е происходит дальнейшее опасное ухудшение состояния Ленина: наступает паралич правой руки и правой ноги. Это второй предсмертный сигнал. Первый, напомню, случился 25–27 мая 1922 года…

И тогда Сталин, выведенный из себя случившимся, в ту же ночь звонит Крупской и делает ей выговор в резкой форме с предупреждением передать дело в Контрольную комиссию «за то, что она записала под диктовку названное выше письмо».. без разрешения врачей. Крупская утверждает, что разрешение врачей было. Сталин возмущен ложью: врачи, — согласно установке пленума, — не могли дать такое разрешение, не поставив в известность Сталина. Крупская отвечает, что в конце концов Ленин ее муж, и она лучше всяких врачей знает, что ему можно, а чего нельзя; и вообще… прошу не вмешиваться в нашу личную жизнь! «Это Вы в постели можете знать, что можно, а чего нельзя, — говорит Сталин, — здесь же дело касается интересов партии, а ее интересы мне дороже всего!» Начинается разговор на повышенных тонах. Если верить слухам, — кстати, изложенным Шатровым в пьесе «Дальше, дальше, дальше…» в порядке достоверной информации, — Сталин закончил это телефонное столкновение следующими словами: «Спать с вождем — еще не значит иметь право собственности на вождя. Ленин принадлежит не только Вам, но и партии и… прежде всего партии!» (Примечание. По версии Молотова, Сталин сказал: «Пользоваться одним нужником с вождем — еще не значит…» и т. д.).

Естественно, что все эти или подобные слова были восприняты Крупской как «грубейшая выходка» со стороны Сталина, который, несомненно, потерял самообладание, услышав от Крупской очевидную ложь: дескать, разрешили врачи… Правда, тогда же или чуть позже (но явно до последнего письма Ленина 5–6 марта 23-го года) Сталин предложил Крупской, и та «выразила согласие забыть сказанное». Вместе с тем было бы несправедливо игнорировать обстоятельства, из-за которых внезапно и предельно опасно обострилась болезнь Ленина, за чье здоровье Сталин не только нес персональную партийную ответственность, но и неподдельно переживал. Это видно хотя бы из его ответа на попытку сравнить его с Лениным: «Что касается меня, то я только ученик Ленина, и цель моей жизни — быть достойным его учеником».