Николай Добрюха - Как убивали Сталина

Итак, почувствовав, что в любую минуту навсегда может выйти из строя, Ленин безотлагательно продиктовал «Письмо к съезду» по самому волнующему его вопросу — вопросу предохранения партии от возможности раскола. Это произошло 23 декабря. Как оказалось на следующий день — это была первая часть письма, ибо 24-го декабря у Ленина возникла необходимость дать более веские обоснования 1 части. Где-то от 6 до 8-ми часов вечера, — после заседания комиссии Сталина, Каменева, Бухарина и лечащих врачей, — Володичева под диктовку Ленина записала: «Под устойчивостью Центрального Комитета, о которой я говорил выше, я разумею меры против раскола, поскольку такие меры вообще могут быть приняты. Ибо, конечно, белогвардеец в «Русской мысли» (кажется, это был С. С. Ольденбург) был прав, когда, во-первых, ставил ставку по отношению к их игре против Советской России на раскол нашей партии и когда, во-вторых, ставил ставку для этого раскола на серьезнейшие разногласия в партии…

Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек. (Заметим! Здесь Ленин еще не знает подробностей «телефонной войны», и поэтому видит меру для предотвращения раскола в увеличении ЦК, а не в освобождении кого-то от руководящих должностей, поскольку для него очевидно, что при авторитетности каждого из них освобождение от должности не отменит их лидерства в той или иной фракции, и значит — не только не избавит партию от раскола, а наоборот увеличит его возможность. — НАД.)

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». (Через 2 дня, 26 декабря, продолжая Завещание, в 3-й его части Ленин на этот счет скажет: «.. чем больше будет членов ЦК… тем меньше будет опасности раскола от какой-нибудь неосторожности». Другими словами, в этом спасение от «неосторожности», которая может исходить от любого из лидеров ЦК, а не только — от Сталина. — НАД.)

Для Ленина, судя по его обстоятельным характеристикам главных членов ЦК, лишь один из «выдающихся вождей» (слова Ленина) полностью надежен в политическом отношении. Это — Сталин. Именно его Ленин 3 апреля 1922 года предложил в качестве единственной кандидатуры в генеральные секретари, на каждом из бюллетеней для тайного голосования собственной рукой напротив фамилии Сталин (это мне рассказывал Феликс Чуев со слов Молотова), написав краткое «генсек». Вместе с тем Ленин небезосновательно критиковал Сталина за неполитические недостатки, которые при особых обстоятельствах имеют свойство опасно влиять на политику.

Чтобы лучше понимать происходившее, воссоздадим обстановку, в которой рождались в Завещании неоднозначные ленинские характеристики основных деятелей ЦК. Для этого вернемся в 24 декабря 1922 года.

Каменев, — а скорее всего и Зиновьев, — уже прочитали адресованную им вчера Крупской жалобу на Сталина с просьбой «оградить… от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз». А что же сам Ленин? Ленин — в заботах, чтобы ему было разрешено ежедневно, хотя бы в течение короткого времени, продолжать диктовать его «дневник». Врачи категорически возражают. Тогда Ленин ставит вопрос ультимативно: или ему будет разрешено, или он совсем откажется лечиться. Врачи просят посовещаться и докладывают об ультиматуме в ЦК, Сталину. Собирается совещание.

После совещания Сталина, Каменева и Бухарина с врачами принимается решение: «1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5–10 минут, но это не должно носить характера переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются. 2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».

Несомненно, это решение касается и Крупской, что не может не вызывать у нее внутреннего раздражения, которое, чем она больше думает о «телефонном конфликте», тем труднее становится скрывать. Ведь это фактически прямой удар в ответ на ее жалобу Каменеву, ибо Каменев проявил солидарность со Сталиным при принятии решения об усилении больничного режима для Ленина. Получается, что Сталин был прав, когда, выполняя установку пленума, по телефону давал указания о том, как она должна вести себя с Лениным. Прав… за исключением, разумеется, слов о постели. Короче говоря, в ответ на жалобу она получает от Каменева поддерживающее Сталина решение целой комиссии!