Лев Прозоров - «Иду на вы!» Подвиги Святослава

«Тако приа казнь от бога», – злорадствует Иоакимовская летопись. Наверно, радовались, услышав о гибели грозного князя, христиане Киева и Константинополя. Наверное, повторяли слова ветхозаветного пророка: «Как упал ты, Денница, сын Зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме Богов на краю Севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему» (Ис 14, 12 – 15). Ведь и Святослав, враждовавший с единым богом Юга, пришел с «края Севера». И он был «сыном зари» – сыном Ольги, которую христиане звали «зарей Христовой веры» на Руси…

Вскоре вслед за ним ушел и тот, кто подарил ему смерть, – Куркуте, Куря. Во всяком случае, никто больше не упоминает его ни в летописях, ни в византийских хрониках. Писатели-популяризаторы «заставляют» то Владимира, то Ярослава «отмщать» за пращура, побеждая Курю. Но это – домыслы, не более того. Литература. Нигде такого нет, ни в каких источниках. Полно – чтобы прародитель всех шаманов принял смерть от сына или внука хазарской холопки?

Упомянутые литераторы заставляют также «победителей» Кури изымать у «побежденного» череп Святослава. Дело в том, что, по летописи, из отрубленной головы Святослава печенежский «князь» сделал кубок, оправив его в серебро и золото. Летописцы-монахи добавляли, что на этой чаше он сделал надпись «чужих ища, своя погуби». Даже напоследок они старались кольнуть ненавистного Святослава. Для них такой конец был унижением, доказательством всеконечного поражения язычника. Они смаковали его, как смаковали гибель ладей отца Святослава от греческого огня, как смаковали его смерть в Древлянской земле. И для них, и для тех писателей, о которых я говорил, в поступке печенежского вождя было только надругательство над останками русского героя. На самом деле для потомков скифов это был знак величайшего уважения к благородному врагу. Некоторые скифские племена поступали так с умершими родственниками, причем с самыми почитаемыми из них. Уходит этот обычай к седой арийской древности, к обрядовым чашам из людских черепов древних ариев – «капала». Так что это вовсе не изуверская выдумка косоглазых степняков, как почему-то думают. В Европе чаши из черепов встречаются в слоях еще каменного века, в лесной полосе. Чаши из черепов упоминаются в скандинавской «Эдде». Знакомы такие сосуды лангобардам и кельтским племенам скордисков и бойев. Не чужды они и славянской традиции. На Руси были песни про ведьму, сделавшую «ендову» – пиршественную чашу – из черепа молодца. Есть и сказка про то, как некий добрый молодец, неоригинально названный Иваном, взял, так сказать, реванш – одолел девятерых ведьм-Ягинишен и понаделал из их голов «чашек». Подобные предания отмечены у чехов. Да и постоянное сравнение головы врага с «пивным котлом» в русском и болгарском эпосе не на голом месте возникло. Алеша Попович так прямо предлагал князю: «коли нету у тебя пивна котла – так вот тебе Тугаринова буйна голова».

Так что не надругательство это было. Во всяком случае, не большее, чем средневековый обычай расчленять на части мощи святых и делить их между разными соборами и монастырями.

Что до «надписи», сделанной-де печенегами и представляющей своего рода конспект-резюме упреков киевлян своему князю, то это и вовсе выдумка летописцев. Даже не потому, что печенеги сами беспрестанно «чужого искали» и не могли видеть в таком образе жизни ничего плохого. Просто печенеги не умели писать. У тюрок была своя письменность, восходящая к сарматским рунам, но ни одного ее памятника не сохранилось в землях, где кочевали печенеги.

И напоследок, о черепе Святослава. В одном из поздних летописных списков приведена очень любопытная подробность. Чашу эту, оказывается, печенежские князья использовали в обряде зачатия детей. Перед тем, как лечь на ложе, князь и княгиня поочередно пили из этой чаши, твердя, словно заклятье: «Пусть дети наши будут такими, как Он». Такую деталь придумать невозможно, тем паче чернецу-летописцу. Дело в том, что именно в таких, тантрических обрядах использовали арии свои «капала».

А с Русью после гибели Святослава случилось то же, что было с империей Александра после смерти ее основателя, что с Римской республикой, когда погиб Цезарь. Те, кто княжил на Руси, слишком мало видели отца, да и погиб он слишком молодым, чтоб оставить свой отпечаток на их душах. О «Сфенге» мы вообще не знаем ничего, кроме краткого сообщения византийских хроник под 1016 годом. Между теми же, кто остался на Руси, честь, воля и ум отца распределились неравномерно. Вспыльчивому Олегу хватало и чести, и воли… но недоставало ума или, по крайней мере, мудрости. Ярополк был честен и даже умен, только вот воли в нем было ничтожно мало, слишком мало для правителя даже Киевского княжества, не говоря уж про всю громаду оставленной отцом Державы. Наконец, на Севере, под бдительным оком внимательного и умного хазарина-вольноотпущенника, скрывшегося за славянским именем Добрыня, подрастал тот, кому судьба вдосталь отмерила и ума, и воли – вот только начисто обделила честью.