Андрей Буровский - 1941. Совсем другая война (сборник)

На что советский военачальник пожимает плечами и отвечает вполне браво:

— Воюем по-нашему! По-сталински!

Вопрос — в сталинизме ли тут дело?

Можно спорить, какие кадры военной хроники — самые страшные. Для меня страшнее всего кадры вроде бы идиллические. На этих кадрах по плоской, как стол, равнине до самого горизонта идут пленные солдаты Красной Армии. Часть — в одном белье, часть — в летнем обмундировании. Попадаются раненые, но их немного. В основном идут вполне «целые», здоровые молодые мужчины. Они стараются выдерживать колонны, но их потоки все время смешиваются, сталкиваются, запутываются, расходятся. Видно, что все воинские части давно перемешались между собой, рядом идут незнакомые. Конвоиры закинули винтовки за спину, расстегнули кителя… Им жарко, им лениво, конвоиры только что не ковыряют в носу.

А чувство жути возникает потому, что я знаю судьбу этих невообразимых толп, отсюда и до горизонта. Они еще не знают, но я-то знаю, что будет с этими парнями совсем скоро. Идут покойники. Живые мертвецы подставляют лица осеннему солнышку, улыбаются, о чем-то говорят…

Почти такие же страшные кадры: весело смеющиеся старшеклассники разбирают винтовки. Сытые московские мальчики, не замутненные «буржуазной рефлексией» глаза, откровенное удовольствие участвовать в великих делах. Через несколько часов эти мальчики выкопают сами себе моги… я хотел сказать, выкопают окопы и будут лежать в них, еще живые, неуклюже выставив винтовки. А нацистский пулеметчик, жалея их, вздохнет перед тем, как прижать пальцем спусковой крючок.

Мальчики на хрониках еще не знают, что обречены. Я знаю, и потому на сердце такая тоска. Пусть и не у меня жизнь стекает сквозь пальцы, словно горстка песка.

Солоухин совершенно справедливо писал, что больше всего России не хватает и будет не хватать потомков убитых большевиками. Он совершенно прав, но добавлю: нам не хватает и всегда будет мучительно не хватать тех, кто зимой 1941/42 года умер в страшных лагерях — кусках чистого поля, окруженных «колючкой». И тех, кто навсегда остался в траншеях, неумело выкопанных ополченцами. И тех, кто вполне мог не погибнуть, но погиб из-за того, что руководство вовсе не считало важным сохранить его жизнь. И потомков всех этих людей.

Наивно думать, что на полях танковых атак, в траншеях и лагерях лежат «просто» мертвые мальчики. Нет… Так могли думать сталинские сарычи, гордо назвавшие сами себя соколами. Судя по всему, их интеллектуальный уровень не позволял беднягам понять: вовсе не танки и пушки выигрывают войны, а люди. Если так, они были не в состоянии понять и того, что молодые мужчины — основа экономики. А мужчины постарше — основа всякого интеллектуального, духовного, технологического… вообще всякого движения общества. Если их нет — нет ни экономики, ни развития, ни науки, ни техники.

Нам же следует четко понять: на полях вместе с трупами мальчиков лежат громадные объемы работы, которую уже некому переделать. Лежат целые сейфы, целые банки денег, которых некому заработать. Лежат неубранные урожаи и невыплавленная сталь, непройденные тысячи километров таежных трасс, неразработанные рудники, непостроенные дома, неперевезенные грузы… Лежат несозданные научные теории и философские концепции, ненаписанные книги, неснятые фильмы и непроведенные эксперименты. Лежат новые средства лечения чумы и новаторские методы работы по металлу и дереву.

Всего богатства, потерянного на полях сражений Второй мировой, мы не узнаем никогда. Но примерно сказать можно… Число призванных за четыре года войны составило 28 807 150 человек. Из них 3600 тысяч передано для работы на военных предприятиях и в тыловых учреждениях. 11 794 тысячи военнослужащих погибло. Примерно столько же стояло в конце войны под ружьем: 11 793 800 человек и 1 046 тысяч находилось в госпиталях. К этому добавьте то ли 4, то ли 5 млн, то ли даже 5,6 млн «предателей», о судьбе 2 млн из которых до сих пор ничего не известно.

Вот и получится: число мужчин призывного возраста, погибших во время войны, примерно равно числу уцелевших или даже немного больше. Значит, и объем общественного богатства потерян примерно такой же: грубо говоря, половина. Россия располовинена войной и ее чудовищными потерями. Земля, рудные жилы и реки остались на месте — но Россия обнищала в два раза. А насколько уменьшился ее потенциал развития, вообще невозможно сказать.

Естественный вопрос: а можно ли было спасти хотя бы часть этих людей? Не будем даже говорить о возможности предотвратить войну. Будем исходить из того, что война была неизбежна… Но сразу несколько вопросов: