Сергей Сартаков - Журавли улетают на юг

Он тогда ей ответил, что согласен со всем и только хочет внести одну существенную поправку: любовь всегда должна быть чистой, цельной и на всю жизнь - к матери, к другу, к девушке...

И мать написала:

"Хорошо, что ты так думаешь, Саша".

Сейчас он следил глазами за Варей и решал: именно Варя - та самая девушка...

Ирина Даниловна, придерживая левой рукой платок, трепавшийся на резком, холодном ветру, рассказывала:

- Раньше, бывало, уедешь куда - конечно, на плотах я не плавала, торопишься домой: встретят муж, сын. Радостно, полная жизнь. А теперь приеду - Васятка: "Мама, мама!" Я к нему вся, а себе ласки нет, холодно в доме. Вы не подумайте, что на жизнь я жалуюсь, жаловаться нечего, просто так говорю. Другому бы, может, я и не сказала, только вам. А теперь что же, у меня на всю жизнь дума другая: Васятку вырастить да чтобы с ним и с его женой потом не случилось такое. Я бы ради этого не знаю на какой подвиг пошла!

- А это уже подвиг... - Александр показал на кипящую волнами даль Енисея.

- Плавить лес? Нет, это не подвиг, - тихо сказала Ирина Даниловна. Это обыкновенное дело.

- Подвиг тоже обыкновенное дело, - возразил Александр, - только свершенное в очень трудных условиях.

- Вот то-то и есть, что в трудных, - сказала Ирина Даниловна. - А мы с вами сидим да потихонечку разговариваем, а другие сейчас в шалашке на теплой постели спят. Подвиг! Нет, вы хоть не смейтесь над нами...

Александр не стал спорить. Тот подвиг и велик, когда человек не думает, что совершает подвиг.

Ирина Даниловна вдруг перегнулась через перила гулянки и окликнула:

- Ксения, ты?

- Я, - ответила снизу Ксения.

- Ты чего не спишь? Смотри, с утра тебе на вахту.

- Не ново. - И, ворча, Ксения ушла в шалашку.

Ежась от все усиливающегося резкого ветра, Ирина Даниловна сказала:

- Знаете, чего она по ночам все выходит, смотрит? "Сплавщика" ждет больше всех. Всем нам "Сплавщик" - пароход, а ей - Ванюша Доронин.

Александр не нашел что сказать. Ирина Даниловна заговорила снова:

- У Ксении, сами видите, характер трудный какой, а Ванюшка от нее был без памяти. Вот как любовь разные характеры сближает! А Ксения с чего такая грубая и неприветливая? Отец у нее всю жизнь шофером на грузовой машине работал. В дальних рейсах всегда. Дороги таежные злые, и человек от постоянной маеты огрубел. Один сам с собой. День ли, ночь ли, зима или лето, он все в кабине трясется. Сердцем-то и не испорченный, а на слова распустился. Дома - пример. Ксения переняла его замашки. Знаете, подавала она заявление в комсомол - отказали: сперва, мол, исправься. И подействовало. Ведь сейчас она все-таки как шелк стала. А прежде бы посмотрели вы на нее! Очень она исправляется. И на отца даже теперь стала влиять. Он понял, сам подтянулся. Обещали Ксении девчата: со сплава вернемся - примут в комсомол. А вы теперь представляете, какой ей перед Ванюшкой Дорониным показаться хочется? Как бывает, когда девушка очень любит...

Она говорила еще что-то. Александр смотрел на прыгающие в лунном свете волны, на тлеющий в дальнем конце плота костер.

Спуститься бы сейчас с гулянки, пойти к Варе...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ЖУРАВЛИ УЛЕТАЮТ НА ЮГ

Утром Евсей Маркелыч почувствовал себя лучше. Он выходил из шалашки, глядел на серые, словно грязный войлок, тучи, безнадежно закутавшие небо. Вздрагивая от упрямого ветра, стегавшего в грудь, следил, как шевелятся пучки бревен на кромках плота. Медленно уползали назад однообразные, хмурые, безлюдные берега.

За ночь в крайних пучках выбило по нескольку бревен, теперь вахтенные перевязывали ослабевшие кольца проволоки.

Голодным девушкам работалось плохо. Они часто садились отдыхать или шли к костру греть руки, посиневшие от холодной воды.

Все ждали Верхне-Тумбасова, хотя и сами не знали, что оно им даст.

Евсей Маркелыч собрал девчат на совет. Ему хотелось начать по-особенному, так, чтобы походило на речь, чтобы все поняли, что это не простой разговор. Но красивые и торжественные слова не шли на ум. И он начал с самой сути.

- Так вот, дочки, - невесело сказал он, - выходит, дошли мы до ручки: есть стало нечего.

Девушки молчали. Главное угадывалось впереди.

- Плыть могли бы мы и еще, а теперь придется ставить плот на прикол.

И опять все промолчали. Пусть он сам первый предложит решение.

- "Сплавщика", видно, больше ждать не приходится. Беда с ним стряслась - это ясно. В Верхне-Тумбасове нас, может, разок и накормят, а до места продуктов все равно не дадут, сами живут на привозном: Север.