Александр Щипков - Во что верит Россия; Религиозные процессы в постперестроечной России

Современное либеральное сознание забывает о своих религиозных корнях. Особенно русское. Забывает потому, что эти корни гораздо труднее проследить в России, нежели на Западе. Демократическое правовое общество выросло на Западе в значительной степени из религиозных идей -- здесь можно назвать и Лютера, и Кальвина, и американских пуритан, и Фому Аквинского. Современное русское либеральное сознание, хотя и отринуло коммунизм, в представлениях о собственном происхождении не ушло далеко от идейной генеалогии, которую выстраивал Ленин: Радищев -- декабристы -- Герцен. . . Результат налицо.

Как бы ни были слабы религиозные корни демократии в России, их необходимо искать в собственной духовной культуре. Лучше всего они прослеживаются в старообрядчестве. Как следствие развития логики самой доктрины (поменьше менять и придумывать), а также в силу постоянных репрессий и отсутствия вплоть до конца ХIХ в. собственной профессиональной интеллигенции, в старообрядческой среде не возникло ни политической идеологии, ни политических движений. Однако в тех случаях, когда старообрядцы оказывались в условиях демократии, они вписывались в них легко и органично, будто демократический костюм был сшит не на Британских островах, а в заволжских лесах. Указ о веротерпимости 17 апреля 1905 г. и последовавшее за ним распечатывание алтарей позволили старообрядцам активно включиться в социальную и политическую жизнь России. И тогда, в начале ХХ века, старообрядчество не породило ни революционеров, ни черносотенцев. Гучков или Рябушинский -- настоящие европейские консерваторы, каких очень мало вышло из православной среды. И если политиков общенационального масштаба среди старообрядцев нашлось немного, то в местном самоуправлении, земстве, городских администрациях они в полной мере проявили свои незаурядные способности.

Оказавшись на Западе, старообрядцы включались в тамошнюю жизнь очень легко. У В. Розанова есть небольшая статья о его знакомстве с рижской федосеевской общиной. Он был поражен тем, как рижские старообрядцы освоились в немецкой лютеранской культуре. Они вступали в браки с немцами-лютеранами, и их это не смущало; занимали то же, что и немцы, социальное положение и проявляли те же социальные навыки. Летом 1996 г. нам довелось обсуждать эту статью с наставником федосеевской общины в Казани Александром Евгеньевичем Хрычевым. Глава одной из самых влиятельных федосеевских общин сказал нам: "Розанов абсолютно прав. Немцы-лютеране -- самые близкие нам по культуре люди. Вы, наверное, удивитесь, когда узнаете, что в Войновском монастыре (Войновский федосевский монастырь существовал в Пруссии до Первой мировой войны) старицы держали не только образа, но и портреты германских императоров. Лучше, чем в Пруссии, федосеевцы нигде не жили". На наше недоумение такому нетипичному уважению к власти со стороны федосеевцев Хрычев заметил: "Так то же благочестивые императоры были, у них законы нашу веру охраняли, а петербургский Ирод ее притеснял". После этого ревнитель древлеправославного благочестия посетовал на то, что такой благочестивый край, как Восточная Пруссия, исчез с карты мира из-за антихристовых козней. Поневоле задумаешься, каков же он, Китеж-град, в реальной жизни?

Образованный и вдумчивый наставник из Казани осознал то, что большинству староверов, наверное, не приходит в голову. Психологически они гораздо ближе к Западу, чем это можно вообразить, зная их идеологию. Полностью отрицавшие Запад (на этом отвержении они и возникли при Никоне), они легко принимают его, оказавшись в условиях совместного проживания с представителями западных конфессий, и болезненно вспоминают о понесенных от никонианской Церкви гонениях.

Не только социальные и политические, но и хозяйственные навыки старообрядца позволяют видеть в нем российского европейца. В современной западной культурологии стало общим местом утверждение, что европейская цивилизация выросла из монастыря. Именно в монастырях первоначально был воспитан человек высокой ответственности, дисциплины, честности и в то же время инициативы и новаторства. Русский православный монастырь, в силу ряда еще не проанализированных как следует причин, такого человека для мира не воспитал. В старообрядческих же общинах с самого начала происходил процесс, обеспечивший выброс монашеских ценностей в мирскую жизнь. Жесткое отделение от падшего антихристова мира, при глубокой личной вере и относительной свободе выбора, приводило к возникновению своеобразных "общежительных" коммун, полумонастырей-полуобщин. В них господствовали суровая дисциплина, строгое послушание наставнику, многочасовые службы, имела место общность имущества. При общежительствах были свои молельни, больницы, богадельни и разнообразные хозяйственные послушания: сельскохозяйственные, ремесленные, мануфактурные, -- где постоянно и бесплатно работали члены общежительств. Численность таких общежительств могла превышать тысячу человек. "Праздность -- училище злых" -- одна из главных заповедей таких коммун. Именно она позволила старообрядцам порвать с традиционным для России неуважительным отношением к предпринимательской деятельности. Уже в конце XVIII века в ряде федосеевских общин вырастает плеяда удачливых предпринимателей и коммерсантов-прагматиков, обеспечивающих не только экономическое благосостояние своих общин, но и личное обогащение.