Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Можно и о термине "народ", - не согласился Генрих.

- Хорошо. Извольте. "Народ" - это вы, товарищ Генрих, это Прухняк, это Людвиг, Ежи, я, это губернатор Скален, хозяин рудника Вацлав Лапиньский, это урядник Иванов, писатели Сенкевич, Прус, Ожешко, изобретатель Мария Складовска, художник Пернацкий, это граф Любомирский, это революционер Мацей Грыбас, ожидающий в тюрьме суда. Фамилий я могу привести много, и за каждой приводимой мною фамилией есть свой социальный смысл, или, говоря жестче, интерес. Важно: смыкается ли интерес конкретного человека с интересами миллионов поляков, русских, литовцев? Перед термином "народ" не следует становиться на карачки, народ состоит из людей, а люди вне экономической структуры общества - немыслимы. А сегодняшняя неразвитость экономики империи рождает среди некоторых людей теории воскрешения примитивных, дедовских, идеалистических образчиков социализма, такого социализма, который не в силах выскочить за рамки мелкобуржуазных реформ, - это, если хотите, бумеранг и против нашего будущего. А ближайшее будущее - развитие капитализма, в недрах которого заложен социализм.

- Значит, получается, - Генрих продолжал ставить колючие вопросы, - мы со своими стачками похожи на мартышек, которые русским и польским буржуям из огня таскают каштаны?

- Если вы желаете сравнивать себя с мартышкой, то вам никто не заказывает этого, но мы, сознательные польские социал-демократы не ерничаем и словесами попусту не швыряемся. Социалисты, следующие за товарищами Плохацким и Пилсудским, повторяют денно и нощно, что поляки, восстав, добьются национальной свободы. Не добьются. Семь миллионов не смогут противостоять ста, особенно если национальному противополагается национальное. Во времена революции Костюшко и Домбровского польское шляхетство являло собою силу значительную, особенно когда поднимались крестьяне. Но это было сто лет назад, это было сорок лет назад! Сейчас роль шляхты нулевая, она не в л и я е т на процессы, происходящие в стране. Вы - влияете, вы, рабочие! Все ныне зависит от вас - от польских, украинских, латышских, финских, грузинских, литовских, от вас, объединенных с русскими рабочими единой мыслью: "Не бывать конца страданью, если нет конца терпенью!" Конец всеобщему терпенью - начало революции. Но какой будет она, революция наша? Я был бы лжецом, если сказал вам, что революция видится мне немедленной и всеисцеляющей. Видимо, революция пройдет несколько фаз, прежде чем завершится нашей, пролетарской. Если внимательно относиться к предмету истории, то можно вывести определенную закономерность: на первых порах плодами народного восстания пользуются наиболее сильные, наиболее организованные, наиболее образованные. Мы - сильны, но мы только сейчас по-настоящему организовываемся, отделяя от себя то, что нам мешает, толкает на ложный путь, мы только-только начинаем - в рамках рабочих кружков - вести образовательную работу, к которой с таким презрением относятся товарищи социалисты. Воспользоваться плодами общенародного восстания трудящихся империи могут - скорее всего - люди д е л а, буржуазия. Революция, в таком случае, будет буржуазно-демократической. Как мы отнесемся к такого рода революции? Я хочу обратиться к русским "искровцам". Они утверждают, что рабочий класс в России страдает не столько от капитализма, сколько от недостатка развития капитализма. Поэтому буржуазная революция выгодна пролетариату больше, чем самой буржуазии. Это первый шаг пролетариата к истинной революции - через ускоренное развитие капитализма. Надо при этом всегда помнить, что разрушительная сила революции во многом зависит от того, как сильно было подавлено стремление к свободе и насколько велико противоречие между дряхлой, отжившей "надстройкой" и животворящими силами эпохи.

- Так какая же будет резолюция? - спросил Генрих. - "Да здравствует буржуазия!"?

Кто-то из шахтеров выкрикнул:

- Ты что, нарочно из себя строишь несмышленого?

- Он упрямый, Юзеф!

- Вопрос ясен!

Дзержинский чуть поднял руку.

- Нет, вопрос не ясен. Либо товарищ согласится с нами, с нашей программой, либо он должен выдвинуть свою. Третьего не дано. Третий путь - это отход от борьбы, это бегство. Или - или.

Генрих поднялся, оглядел товарищей с открытым недоумением:

- Как же так получается? Я говорю, что буржуй из нас сосет кровь, валяет нас и мутузит, а мы - подавай ему власть на блюде? И вы на меня за это прете? И вы...

Людвиг прервал Генриха: