Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Изъяв Дзержинского, мы в ы п у с к "Червового Штандара" приостановим, серьезно приостановим - он там пружина, он - главное действующее лицо. Задача, так сказать, ясна? Ну, и слава богу.

Поселок рудокопов в Домброве был страшен: покосившиеся дома, грязь, пьянка, по ночам - непроглядная темень, тишина, и только ухает сердце района шахта, живая могила, сырость и смрад.

Дзержинский шел от станции по полю, с трудом вытаскивая ноги из чавкающей жижи: дорогу контролировали городовые, рабочий край без надзора оставлять негоже, днем и ночью за фабричными глаз надобен, они как солома, если умело подпалить.

Возле крайнего дома Дзержинский остановился, вытер пот со лба и долго отмывал грязь с высоких калош. Вода в луже пахла углем, здесь все пахло углем, даже пот и кровь.

Услыхав условный стук в окно, Людвиг Козловский взметнулся со скрипучей узенькой кроватки, прошлепал к двери, распахнул, сказал быстро:

- Проходи. Я уж волноваться начал - жандармы в последнее время зачастили.

- Свет зажжешь? Мне бы калоши снять - наслежу.

- Не. Свет зажигать опасно: донесут, что по ночам гости ходят.

- Тогда подвинь стул какой - пол не хочу топтать.

- Стул, - хмыкнул Людвиг, - откуда ж у меня стул? Табуретку дам, это можно.

Дзержинский снял калоши, прошел в маленькую горницу - на второй кровати, возле печки, тихонько посапывали старики Козловские.

- Садись к столу, сейчас накрою поесть, - сказал Людвиг.

- Тише, разбудишь.

- Не, они за день умаялись, можно с пушки палить.

- Мне бы помыться - взмок, пока шел полем.

- Пойдем.

Дзержинский положил рубашку на подоконник, Людвиг полил водою из кружки ему на руки и, глядя, как мылся его товарищ, покачал головой:

- В шахту ты не лазаешь, а тощий, страх смотреть.

- Не тощий - жилистый, - заметил Дзержинский, - такие, как я, живут долго.

- Садись теперь, мамаша картошки наварила, рассыпчатая картошка. Не взыщи - мяса нет, деньги только завтра будут давать.

- Взыщу, - пообещал Дзержинский. - Какие новости?

- Плохие.

- Почему?

- Знаешь, я человек подневольный, а все равно спокойно не могу смотреть, сколько безобразий на руднике творится. Врут все друг дружке, начальник обманывает хозяина, тот - губернатора, а все вместе - нас. Иногда думаю, Юзеф, развяжи нам руки, позволь работать по-настоящему - горы б своротили, горы!

- Важно, что вы знаете, к а к надо делать. Когда революция победит, когда для себя станете работать, когда сами будете распределять труд и плату за него - вот тогда это ваше знание пригодится. Ты сказал - "плохие новости"... Это обычные новости, что хозяин платит не по правде, а для своей наживы. Я обеспокоился: может, аресты?

- Арестов пока не было. Но шпиков что-то много, ищут, нюхают, ведут р а з г о в о р ы в корчмах, щупают... Завтра, тем не менее, собираем комитет. В штольне - туда не подойти чужому. Я уже сказал Гембореку и Броньскому. Газета, конечно, помогает, только устали ждать люди, Юзеф, сколько времени обещаем: "Подымется народ рабочий, погонит хозяев да бюрократов", а он все молчит да молчит. А за границей дискуссии идут: кто прав - пролетариатчик, анархист, социал-демократ, эндек, пэпээс...

- Это что-то не туда, - сказал Дзержинский. - Во-первых, революцию нельзя ждать, Людвиг, ее приближать надо. Газетою, стачкой, вооруженной борьбой. Во-вторых, революцию можно делать только в том случае, если выработана доктрина - без этого получится бунт, темный бунт, и на голову рабочим сядет новая сволочь, воспользовавшись результатами нашей борьбы. Ладно, завтра в штольне поговорим. Раздай товарищам "Червоны Штандар" - пусть будут готовы к дискуссии.

Дзержинский обвел глазами собравшихся в шахте; быстрые блики пламени выхватывали из темноты лица шахтеров - белые глаза и белые зубы. Было слышно, как гулкая капель отсчитывала время.

- Вот так, товарищи, - откашлявшись, продолжил Дзержинский, - всякого рода разговоры о том, что мы, социал-демократы Польши, являющиеся отрядом общерусской социал-демократии, неправильно поступаем, выворачивая, как некоторые считают, наши внутренние болячки, нашу открытую полемику с товарищами из пэпээс на всеобщее обозрение, к радости, по словам Генриха, царских сатрапов, - не выдерживают никакой критики.

- Выдерживают критику, - откликнулся тот, кто, видно, и был Генрихом, очень даже выдерживают. Над нами смеются даже мастеровые из народных демократов: "Время начинать открытую борьбу за свободу, на баррикады пора, а вы теории разводите".

- У талантливого всегда много врагов, - ответил Дзержинский, - явных и незримых. То улюлюканье, которое сейчас раздается в наш адрес со стороны социалистов, свидетельствует о точности нашей позиции, о ее, коли хотите, талантливости. "Над нами смеются социалисты Пилсудского"! Нашли кого бояться! "Мы слышим звуки одобренья не в сладком лепете хвалы, - а в диких звуках озлобленья!" - так писал друг нашего Мицкевича. Чего мы требуем? Понимания той истины, что сами по себе, вне и без совместной борьбы с русскими рабочими, свободы не добьемся. Понимания того, что проповедь ненависти к России - не просто глупа, но преступна. Сто миллионов наших русских братьев угнетают те же люди, которые мучают нас. Понимания того, что восстание стомиллионного народа против самодержавия и окажется тем путем, по которому мы вместе с ним придем к свободе. Это стратегия. Это, понятно, неприложимо к тем товарищам из ППС, которые, желая - на словах - добра полякам, на деле приносят, а в будущем принесут еще больше горя, ибо разочарование - самая страшная форма отчаяния и безнадежности. А что, как не отчаяние, может породить разгром "чисто польского" восстания против царизма? Чего же мы требуем от членов нашей партии? Истинного сообщества единомышленников, а не дискуссионных передряг. Мы требуем определить позицию: не индивидуальный террор, а постоянная, повседневная, пусть внешне незаметная, агитация и пропаганда против самодержавия, бесправия, гнета. Каковы задачи партийной агитации и пропаганды? Объяснять неустанно, что рабочий класс может и должен завоевать власть, и только он, рабочий класс, является выразителем воли большинства - если не сейчас, то, во всяком случае, в ближайшем будущем. Второе: объяснять неустанно крестьянину, что шляхетские идеи "лиги народовой" о "холопской" республике, о том, что мелкий землевладелец будет определять будущее, - суть пережевывание давно умерших иллюзий русских народовольцев. Оставим в стороне великодержавно-бесклассовое определение термина "народ", поговорим о сути...