Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Может быть, там было удобнее начать и г р у? - помог Савинков.

- Конечно, - ответил Петров с облегчением. - В карцере, где нет света и койки, такое значительно более правдоподобно.

- Я так и думал, - кивнул Савинков. - Я бы на месте Саши поступил точно таким же образом.

- Хорошо, а когда вы потребовали Марию Стюарт? - гнул свое Бурцев. - Сразу же? Или по прошествии времени?

- Конечно, не сразу. Сначала я на карачках ползал, песенки пел, а уж потом стал плакать и звать Машу.

- Как реагировала стража?

- Обычно. Смеялась надо мной.. Мыском сапога пнут, скажут, мол, вставай, и все...

- Врача не приводили?

- Нет.

- Вы десять дней ползали на карачках, пели и звали Машу Стюарт, но врача к вам не приводили?

- Нет.

- При всей темноте стражников, при всей их жестокости они обязаны были докладывать начальству о поведении человека, заключенного в карцер... А в тюремной книге нет никаких записей... Первая появилась лишь двадцать третьего, Александр Иванович...

- Знаете что, - Петров прикрыл глаза, чтобы не сорваться, - можете обвинять меня в провокации, черт с вами. Печатайте в ваших журналах. Только добавьте: "Я обвиняю "хромого" на основании материалов, полученных мною от саратовских тюремщиков. Других улик у меня нет". Валяйте.

- Владимир Львович, - вступился Савинков, - я не вижу никаких оснований обвинять С а ш у в провокаторстве на основании ваших сведений... Они совершенно недоказательны. Это тень на ясный день. К тому же ни один из н а ш и х не был провален, а смысл и цель провокации состоит в том, чтобы сажать и убивать революционеров...

Бурцев прикрыл рот ладошкой, кашлянул:

- Что ж, отложим это дело. Но смотрите, Борис Викторович, как бы партия не пригрела у себя на груди второго Азефа. Данные, которыми я располагаю, пришли от революционеров, от чистейших людей...

- От кого? - спросил Савинков резко. - Псевдоним?

Бурцев поднялся, молча кивнул и, повернувшись, словно солдат на плацу, пошел на бульвар, - пальтишко старенькое, локти протертые, косолапит, и каблуки стоптаны, словно клошар какой, право.

Савинков проводил его взглядом, поднял палец над головою, заказал еще два "пастисса" и спросил:

- Не откажетесь от стакашки, Саша?

Петров нервно, но с огромным облегчением рассмеялся:

- Страшно...

- Сейчас-то чего бояться? Сейчас - нечего... Знаете, кстати, отчего я был так груб при вас с Зоей, в которую вы были влюблены?

- Кто старое помянет, тому глаз вон, Бо... Павел Иванович!

- Нет, я все же вам скажу... Она ко мне домой пришла... Ночью... После того как вы ее домой проводили, на третий этаж доковыляли, чтоб кто, спаси бог, не обидел любимую... А она - ко мне в кровать. А я предателей не терплю, Саша, - в любви ли, в терроре - все одно... Поэтому я и был с ней так резок при вас. Думал - поймете, сделаете выводы... А вы оскорбились, зло на меня затаили... Ладно, теперь о деле... Партия благодарит вас за то, что вы внесли предложение продолжить работу в терроре. Это для нас особенно ценно теперь, когда от революции отшатнулось большинство из тех, кто ранее составлял ее слепую, фанатичную силу... Но, как понимаете, после Азефа мы вынуждены проверять каждого, кто вносит такое предложение...

- Поэтому здесь и появился Бурцев? - понимающе спросил Петров, испытывая какое-то радостное чувство близости к тому, кого он недавно еще считал своим заклятым врагом.

Савинков покачал головой:

- Лишь отчасти.

- То есть?

- У него своя информация, у нас - своя. - Савинков полез в карман пиджака за конвертом, медленно достал оттуда фотографический оттиск и протянул Петрову: - Поглядите,. Саша. Это здесь легко делается - надо только знать, где интересующий нас человек живет и кто из почтальонов обслуживает его участок. Почтальоны бедные люди, они легко дадут ознакомиться с письмом, тем более отправленным не во Францию, а в Россию, мифическому присяжному поверенному Рохлякову. Поглядите, милый, поглядите.

Петров уже видел: это была копия его письма Герасимову.

Савинков между тем неторопливо продолжал:

- Мы знаем, кто получает корреспонденцию по этому адресу, Саша. У нас ведь всюду есть свои люди. Теперь все зависит от вас: либо я передаю это письмецо вместе с вашим же обращением в ЦК о терроре Владимиру Львовичу - для идентификации почерка и распубликования в мировой печати сообщения о вас, втором Азефе, либо вы рассказываете мне правду.

Петров открыл рот, но голоса не было; он прокашлялся, спросил совершенно чужим, незнакомым ему фальцетом: