Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Не пой! Я все знаю... Что будет, коли я уступлю и отправлю в отставку Дурново? Сможет Витте подобрать верных министров?

- Кому верных-то? Себе или вам?

- Что ж, Витте, по-твоему, республику думает провозглашать? Ты что, Трепов?! Надо уметь скрывать и симпатию и антипатию, ты ведь человек государственный, твое лицо обглядывают, а оно вроде плохой дипломатической ноты, на нем видно даже то, что писать не след, разве можно так?

- Ваше величество, свет наш, вы б так-то с Витте говорили, как со мной, чтоб он силу чуял, а вы с ним все молчите да молчите!

- Говорят с тем, кому верят, Трепов.

Дмитрий Федорович не удержал благодарственной слезы, потянулся к р у ч к е, приложился, государь милостиво соизволил разрешить.

- Как думаешь, позицию Горемыкина по аграрному вопросу Дума не примет?

- Никогда, ваше величество! Их позиция - наша, они ведь не допускают даже и мысли, чтоб крестьянский уклад менять хоть в малости, они никогда не пойдут на то, чтобы отдать дворянство на растерзание. Другое дело - помочь мужику купить землю, под кредит, под процент, - это пожалуйста. Купит-то кто? Верный мужик купит, горлопан разве сможет? Проект Горемыкина хороший, ваше величество, его все губернаторы поддержат, вся власть за него, власть истинная, русская, а не виттовская.

- Ты полагаешь, что Думу не удастся повернуть к горемыкинскому проекту?

- Кадетскую? Да никогда, ваше величество! Разве кадет губернатору верен? Он верен живчикам, с о в р е м е н н о м у помещику он верен, который норовит ужом всюду пролезть, никакой солидарности, старину не чтут, с мужиком на равных в трактирах калачи едят, чистые прасолы!

- Разве Трубецкие - прасолы? Они княжеского рода, их мои предки подняли...

Трепов чуть было не выпалил: "В семье не без урода, мало ли чьи предки силу умели показать", - но вовремя остановился, испугавшись, что могут н е в е р н о понять.

Царь накинул шинель:

- Пойдем прогуляемся.

Когда спустились в парк, Николай спросил:

- А что Витте пишет о Думе: "Или сговориться, или крайние меры?" Как полагаешь?

- Полагаю, что на крайние меры он никогда не решится: кто ж на свое дитя руку поднимает?

- Это как? - удивился царь. - По-твоему, Дума - его детище, а не мое? Ты это что, Трепов?!

- Ваше величество, государь, Дума - ваше детище, ваше, чье же еще?! Да только и м е н н о эта ли?

- А кто, по-твоему, может распустить э т у Думу, чтоб подобрать новую, мою?

- Горемыкин, - не задумываясь ответил Трепов. - Только он, только Иван Логгинович! Ему все эти игрушки надоели, дело к старости идет, спокойствия хочет, а Витте всего пятьдесят семь, он как конь норовистый, ему б только функционировать!

- Ишь какие слова знаешь, - усмехнулся государь, - а прикидываешься: "Я, мол, мужик темный, неученый..." Хитрован ты, Трепов, необыкновенный хитрован... Ну, положим, Горемыкин - верный нам старик, положим, э т у Думу он погонит взашей... А кто ответит за спокойствие в стране?

- Дурново, - так же определенно ответил Трепов. - Кто же еще?

Государь зябко поежился, посмотрел на небо:

- Дождь будет завтра... Погода как меняется, а? Прямо будто господне неудовольствие сошло... Так вот, Дурново мне не нужен, его Горемыкин станет бояться: кто одному хозяину изменил, тот и второго предаст. Столыпин придет на его место.

Трепов сразу понял: против него ведут партию. Но кто же, кто?

- Столыпин - это хорошо, - согласился сразу же. - По отзывам, крут, этот сдержит хаос, этот такой порядок наведет, что ух! Никто не шелохнется...

- Разве плохо?

- А разве я сказал, что плохо? Только он, слышал, дворянства сторонится, все больше с промышленной партией сносится, с Гучковым да Шиповым...

- Пусть себе, - рассеянно откликнулся государь. - Промышленник - не бунтарь, пусть...

Трепов не мог уснуть до утра: думал, анализировал, прикидывал, что можно сделать, - прямо хоть Витте моли не уходить. Однако наутро государь показал ему свой Витте ответ - время графа кончилось.

Какое же начнется? Горемыкин - шашка, в дамки не пройдет.

Двое осталось: Столыпин и он, Трепов. Кому ж победа достанется?

"Граф Сергей Юльевич, вчера утром я получил письмо Ваше, в котором Вы просите об увольнении от занимаемых должностей. Я изъявляю согласие на Вашу просьбу.

Благополучное заключение займа составляет лучшую страницу Вашей деятельности. Это большой нравственный успех правительства и залог будущего спокойствия и мирного развития России. Видно, что и в Европе престиж нашей родины высок.

Как сложатся обстоятельства после открытия Думы, одному богу известно. Но я не смотрю на ближайшее будущее так черно, как Вы на него смотрите. Мне кажется, что Дума получилась такая крайняя не вследствие репрессивных мер правительства, а благодаря широте закона 11 декабря о выборах, инертности консервативной массы населения и полнейшего воздержания всех властей от выборной кампании, чего не бывает в других государствах. Благодарю вас искренно, Сергей Юльевич, за вашу преданность мне и за ваше усердие, которое вы проявили по мере сил на том трудном посту, который Вы занимали в течение шести месяцев при исключительно тяжелых обстоятельствах. Желаю Вам отдохнуть и восстановить ваши силы. Благодарный Вам Николай". 36