Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Поди на него обижайся, - сказал Николаев, оборотившись к Дзержинскому. Если б своих выставлял, а то всем вдовам по серьгам, не чванится... Да, тупые-то вы тупые, но ваши б фермеры не стали, как наши, помещичьи усадьбы жечь.

- Стали бы, - убежденно возразил Дзержинский.

- Оттого, что национальный характер у нас такой - что не так, сразу кровь пускать и дом палить?

- Нет. Дело не в национальном характере, а в социальных условиях. Что могло помочь крестьянину в его варварской, немыслимой нужде? Образование. А что для этого сделано царем? На сто человек десять грамотных, как же можно урожай собрать, если о б ы ч а й правит мужиком, а не наука?! А инициатива? Ведь деревня отдана исправникам, старостам, стражникам, становым! На каждого мужика сорок тысяч пиявок, право слово! Кредит? Черта с два! Кулак правит на селе, дает ссуду под такой процент, что и Шейлоку не снился! А сколько у мужика земли? Десятина? Две? Треть у царя, остальное у помещика, а он арендную плату взвинтил до того, что земля стоит пустая, а крестьянину, голодному, босому, это видеть невмоготу! Он миром просил у помещика - тот ему отказал, под свист пуль отказал. Вот и начали жечь! И не с тупого и слепого зла, нет, Кирилл Прокопьевич! Нам известно, что в мужицких комитетах стали говорить: "Коли не пожжем усадьбы, дадим кров казакам да солдатам, а так они придут, а жить под открытым небом, а под открытым небом долго не протянешь".

- Но сколько денег зазря пропадет?! Сколько добра, Феликс Эдмундович! Усадьбы - это ведь с р е д с т в а!

- А мужик отвечает: "Ноне стена на стену встала, кто повалит, тот и победитель, и грошей считать нечего! Коли мы победим - таких апосля хоромов настроим, какие барам не снились, и не для их эти хоромы будут, а для наших детей!" Попробуйте возразите! Отправляйтесь в бунтующие уезды - искать далеко не надо, в Псков поезжайте, в Новгород, в Курск, в Эстляндию, в Люблин постарайтесь с мужиком найти общий язык, обратитесь к нему со своей программой! Я посмотрю, что из этого станется!

- А вы сможете? - хмуро спросил Николаев. - Вы с ними поладите?

- Поладим. Потому что мы требуем справедливого, Кирилл Прокопьевич!

- То есть?

- Равенство, отмена частной собственности на средства производства, национализация.

- А кто мне тогда шпалы будет поставлять?! У меня и так все сроки срываются, оттого что не могу шпал дождаться, казенных начальников тьма, а отвечать некому. А коли национализируете все? Тогда уж и вовсе никто не ответит. "Наше" - значит ничье, Феликс Эдмундович.

- Ну, а коли "наше" - сиречь государственное?

- Да разве можно на нашей хляби построить государство, коим управляет сообщество думающих?! Разве без кнута можно в России? Разве добром да уговором нашего брата прошибешь? Согласен, во тьме живем. Согласен, живем плохо, но в сказки ваши Марксовы не верю.

- Хи из прагматик, - вставил Джон Иванович. - Верит только тому, что есть...

- Вы что больше всего на свете любите, Кирилл Прокопьевич?

- Водку, - усмехнулся тот.

- Больше всего на свете вы любите строить свои железные дороги, Кирилл Прокопьевич. Но чтобы их строить, вам приходится хитрить, устраивать банкеты, выпрашивать кредиты, льстить одним, подмасливать других - разве нет? Лишь демократическая республика позволит вам творить по-настоящему.

- Джон Иванович, давай штоф, - сказал Николаев. - Дзержинский меня разбередил.

- Не надо, Кирилл Прокопьевич, вам еще со мной придется помучиться...

- Я уж намучился... Свободы вам мало, бюджет для народа плохой, царь мне конкурент... Прав Джон Иванович, прав: дайте хоть на том закрепиться, что с такой кровью получили. Разве можно из деспотии да в республику? На Западе вон сколько лет к свободе готовились!

- Неверно. Или есть свобода, или нет ее вовсе, - мы на этой точке зрения стоим.

- Это Ленин говорит.

- Правильно говорит Ленин.

- Утопии он проповедует. Я работать хочу, а мне руки вяжут! Я надеюсь, понимаете, Феликс Эдмундович, я истинно, верующе надеюсь! Не забирайте моей веры, не надо, не отдам. Вы затвердили себе: "Нет свободы, нет прав, нет гарантий". Не надо бы так, Феликс Эдмундович. Вспомните, как мы первый раз встретились, вспомните! Вы ведь тогда бесправным были, и мне это о-очень не нравилось, нечестно это было и низко: бомб у человека нет, револьвера тоже пошто за книжку Маркса сажать в острог?! Но сейчас... Спокойно разъезжаете, не таитесь, как равный с равными живете...

Дзержинский поднялся, отошел к окну, поманил Николаева.

- Это кто? - спросил он, когда Николаев стал рядом. - В сереньких пальто? Инженеры? Артисты балета? Филеры это! Они за кем следят? За вами? Или за Джоном Ивановичем? Они за мной следят, Кирилл Прокопьевич, они меня на вокзале ждали, а вы меня от ареста спасли - во второй уже раз. И в третий должны будете. Как, вывезете меня из свободного, демократического Петербурга в Финляндию, а? Или не станете? 34