Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Или мы - их, или они - нас, - ответил Шевяков. - Еще по одной, господа? Посошок, как говорится...

Один из молодых гостей, прапорщик, видимо чей-то "сынок", защелкал суставами пальцев, стараясь скрыть дрожь в руках.

- Почему казнят ночью?

- Днем двор занят, - ответил начальник тюрьмы деловито. - Да и арестанты могут к окну подлезть. Они ведь что делают: один нагибается, а другой ему на спину лезет. И смотрят, озорники.

- Стрелять надо, - заметил Шевяков, разливая водку в длинные рюмки.

- А - нельзя, - ответил тюремщик, обгладывая куриную ножку, - специально в параграф внесен запрет: вдруг срикошетит пулька? Металлу-то много, да и камни у нас чиркающие...

- Это как? - не понял Шевяков.

- Чирк-чирик, - рассмеялся начальник тюрьмы, - это моя внучка говорит, когда головки спичек отскакивают.

- Ну, с богом, - вздохнул Шевяков. - Господин прокурор, допивайте! Жена, так сказать, не забранится, на работе были, так сказать. Пошли, милостивые государи.

Он первым шагнул в серый провал гулкого тюремного двора, увидел в рассветных сумерках шеренгу расстрельщиков, Грыбаса, который медленно шел к стене, и раздраженно обернулся к начальнику тюрьмы:

- Ну, что он так копается?! Побыстрее нельзя?

Начальник тюрьмы кашлянул в кулак:

- Волокут только в том случае, ежели дерется.

Мацей Грыбас подошел к стене сам, отстранив жандармов, что шли по бокам, шагнул к расстрельщикам и выдыхающе крикнул в пустой тюремный двор:

- Прощайте, товарищи!

- Арестанты проснутся, - покачал головой прокурор, - прикажите, чтоб скорей палили!

...Когда тело расстрелянного Грыбаса перенесли в камеру, Шевяков с жадным, т е м н ы м интересом заглянул в лицо казненного. Он глядел мгновенье, потом, заметив что-то одному ему понятное, сказал:

- Ничего... Теперь другие поостерегутся газетки печатать... 10

- Угодно ли вам будет, - медленно проговорила Роза Люксембург, стараясь не смотреть в лицо Гуровской, - дать нам показания? Мы, - повысив голос, словно почувствовав возражение Гуровской, продолжала Люксембург, - не есть партийный суд, но приглашены вы сюда для того, чтобы быть опрошенной в связи с возникшими против вас подозрениями.

- В чем меня подозревают?

- В провокации.

- Это по меньшей мере смешно! Нелепо...

- Угодно ли вам дать объяснения? - не меняя голоса, настойчиво повторила Люксембург.

- Я готова ответить на все вопросы.

- Пожалуйста, Юзеф.

Дзержинский пересел на свободный стул, ближе к Гуровской, и спросил:

- Когда вы вернулись из Парижа?

- Из Парижа? Я только что из Варшавы! Вот телеграмма, вы ж сами меня вызвали, товарищи!

- Я спрашиваю, когда вы были в Париже перед отъездом в Варшаву?

- Это какая-то ошибка!

- По чьему поручению вы были в Париже? - повторил Дзержинский.

Гуровская заставила себя улыбнуться:

- Юзеф, о чем вы?

- Я спрашиваю, - повторил он, - зачем и по чьему заданию вы ездили в Париж?

- Я не была в Париже.

- Это правда?

- Честное слово! Это какой-то вздор, откуда деньги? Зачем мне туда?!

- Хорошо. Ответьте, пожалуйста, сколько времени вы жили в гостинице "Адлер"?

- Две ночи.

- Это правда?

- Ну конечно же правда.

- Это ложь. Во-первых, вы ездили в Париж. Поездом номер семь, четырнадцатого числа, в вагоне второго класса, место пятое. Во-вторых, в гостинице "Адлер" вы прожили в общей сложности шестнадцать дней.

- Да нет же...

Дзержинский достал из кармана копии счетов и положил их на стол.

- Можно познакомиться, товарищи. Билет был заказан из гостиницы, копия заверена.

Гуровская достала из сумочки папиросы, как-то странно покачала головой и, наблюдая за тем, как счета передавали из рук в руки, силилась улыбаться.

Когда Дзержинский протянул ей счета, Гуровская мельком только взглянула на них и сказала негромко:

- Ну, хорошо. Да, я жила в "Адлере"... Ездила в Париж. Но вправе ли вы из-за минутного увлечения, страсти обвинять меня в провокации?

- Простите, не поняла, - Люксембург нахмурилась. - Вы очень сумбурно сказали.

Я увлечена человеком... Он снял мне этот номер, к нему я , и ездила в Париж.

- Где вы там жили? - спросил Дзержинский,

- В Париже?

- Да.

- Возле Этуаль.

- В отеле?

- Да.

- Название.

- Этого я сейчас не помню.

- Опишите отель и номер, в котором вы жили.

- Маленький номер, на четвертом этаже, под крышей. Дзержинский перебил ее:

- Пожалуйста, говорите правду. Если объект страсти вам снимал роскошный номер в "Адлере", то отчего в Париже он поселил вас на четвертом этаже, под крышей?