Юлиан Семенов - При исполнении служебных обязанностей

"Не тот пошел пилот, - думал он, глядя на ребят, - не чувствуют себя пилотами, всей своей значительности не осознают. Пилот, он по земле как почетный гость ходить должен, а эти носятся безо всякого к себе уважения".

- Когда будем товар грузить? - спросил Тихон Савельевич. - Мерзнет товар, а он живой, у него тоже сознание есть.

- У лошади сознания нет, - сказал Богачев, - у лошади животная сообразительность.

- И привязчивость, - добавил бортмеханик Володя, - граничащая с женской.

Тихон Савельевич шумно вздохнул: он понял, что с этими ребятами ни о чем путном не договоришься. Надо было ждать Струмилина.

Струмилин пришел, как обычно, минута в минуту по графику вылета.

- Все готово? - спросил он Володю.

- Да.

- Все в порядке?

- Да.

- Как левая лыжа?

- Думаю, еще дня два проходим.

- Где будем менять?

- Или в Крестах, или здесь.

- Тихон Савельевич, - спросил Струмилин, - а там могут лыжи сменить?

- Смогут.

Струмилин посмотрел на лошадей, потом обернулся к Богачеву и, почесав нос рукавицей, ставшей на морозе наждачной, сказал:

- Паша, давайте загонять эту скотину.

- Их ведь по трапу не загонишь, Павел Иванович, - ответил Богачев, они не проходили стажировки в цирке.

- По доскам, - сказал Тихон Савельевич, - вы доски бросьте, а я их заведу.

- А там как?

- Там стреножим и привяжем.

- Как бы нам не привезти конскую колбасу, - сказал Богачев, - зимовщики будут огорчены, очень я почему-то боюсь этого.

Тихон Савельевич заводил лошадей никак не меньше часа. Он и ласкал их, и кричал на них, и бил их рукавицами по мордам, и подталкивал сзади, когда те упирались и не хотели идти по доскам в самолет. Со стороны это было очень смешно. Это очень смешно, если не видеть лошадиных глаз. В них застыла такая смертная, невысказанная тоска, что Струмилин даже закурил, хотя еще в Москве перед вылетом дал себе зарок никогда не брать в рот папиросы.

- Не бейте, - попросил он Тихона Савельевича, когда тот в исступлении начал колотить кулаками по крупу самую последнюю лошадь - большую добрую кобылу с длинной гривой, - не надо ее бить, давайте мы ее по-хорошему заведем.

Струмилин достал из портфеля пачку сахару, открыл ее и стал кормить кобылу с ладони.

- Мы ее по-хорошему уговорим, - приговаривал Струмилин. - Давай, лошадка, не бойся, заходи к нам в гости. Мы же здесь летаем и совсем не боимся.

Струмилин долго уговаривал лошадь, но она так и не пошла за ним в самолет.

Володя Пьянков уже несколько раз поглядывал на горизонт, становившийся все синей и синей. Иногда проносился ветер - он шел длинными стрелами, и там, где он проходил, штопорился снег. Богачев понял его: Володя боялся, что погода сломается и придется сидеть здесь, вместо того чтобы вырваться на Уединение, отвезти злополучных лошадей, а там уже уйти с транспортных перевозок на обслуживание науки.

Богачев смотрел, как Струмилин бился с лошадью и кормил ее сахаром. Он долго наблюдал за Струмилиным, и чем дальше он наблюдал за ним, тем приятнее ему становился командир.

"Он очень добрый, - думал Богачев, - оттого и ворчит на нас. Ворчат только добрые люди. Злые молчаливы и улыбчивы".

Богачев подошел к Струмилину и попросил:

- Павел Иванович, разрешите, я попробую?

Богачев зашел на доски, взял лошадь за повод, обмотал его вокруг кисти и, чуть не падая на спину, потянул лошадь в самолет. Лицо его сделалось красным.

- Не надо так сильно, - попросил Струмилин, - осторожнее, Паша, мы и так знаем, что вы сильный.

Богачев еще туже натянул повод, и лошадь пошла за ним, то и дело закрывая глаза.

Когда лошадей привязали, Тихон Савельевич попросил Богачева:

- Вы там осторожнее, а то товар совсем изнервничается в воздухе-то.

- Довезем, - пообещал Богачев и помахал начальнику порта рукой.

Тихон Савельевич отошел в сторону, Володя запустил моторы, Богачев захлопнул люк, запер его и пошел на свое место - справа от Струмилина.

- А ну-ка, взлетайте, - вдруг сказал Струмилин, - я погляжу, как вы это делаете.

Сегодня он решил в первый раз дать ему штурвал. Богачев поудобнее уселся в кресле, расстегнул кожанку, достал из бокового кармана платок и вытер лоб. Все это он делал спокойно, без рисовки, и Струмилину понравилось, что он вел себя так.

Богачев развернул самолет и посмотрел на след от левой лыжи. Ее немного распороло во время какой-то посадки, и Струмилин очень волновался, как бы ее не разворотило совсем. Достаточно было попасться на взлетной площадке хотя бы одному камешку, и лыжу разворотит, а это плохо, потому что самолет может опрокинуться.