Юлиан Семенов - При исполнении служебных обязанностей

- Пока, дорогой.

- До завтра.

- До завтра.

- В шесть ноль-ноль на Шереметьевском?

- Точно.

- Ну, до свиданья.

- Привет вам. И все-таки сбрейте усы...

- Я не сбрею усов. И если вас не затруднит, спросите вашу дочь, можно ли мне написать ей из Арктики.

- Спрошу.

- Спасибо.

- Не на чем.

- Еще раз до свиданья.

- Еще раз.

И Богачев положил трубку. Он долго сидел у телефона и улыбался.

5

Начальник порта нервничал. Ему нужно было отправить лошадей на остров Уединения, а никто из летчиков везти лошадей не хотел.

Когда начальник порта пригласил к себе Бобышкина, командира дежурного экипажа, тот рассердился и стал кричать:

- Бобышкин - яйца вози, Бобышкин - собак вози, Бобышкин - лошадей вози! Скоро Бобышкина заставят верблюдов возить или жирафов! Хватит! У меня катаральное состояние верхних дыхательных путей, я не обязан возить ваших меринов.

- Не меринов, а лошадей! - крикнул ему вдогонку начальник порта. - И прошу тут не выражаться!

Он почему-то очень оскорбился на "меринов" и долго не мог успокоиться после ухода Бобышкина. Он чинил все имевшиеся у него карандаши и бормотал:

- Меринов, видите ли! А я могу здесь держать меринов и кормить их! Сам он мерин!

Яйца ему надоело возить! А есть яйца ему не надоело? Тоже мне мерин!

Начальник порта решил пойти к Струмилину, который только что вернулся с острова Врангеля.

"Если он тоже откажется, мне в пору гнать этих проклятых кобыл по льду. Но об этом не напишут в газетах", - подумал он, и, поставив, наконец, охапку карандашей на то самое место, которое он искал уже в течение пяти минут, начальник порта поднялся из-за стола и, одернув френч, пошел на второй этаж, в гостиницу летсостава.

Струмилин сказал:

- А, милый мой Тихон Савельич, прошу, прошу!

Начальник порта вошел к нему в номер, присел на краешек кровати, вздохнул и сказал трагическим голосом:

- Ситуация очень серьезная, товарищ Струмилин.

- Что такое?

- Транспортный вопрос местного значения под серьезной угрозой срыва.

- Погодите, погодите, - остановил его Струмилин, - я что-то ни черта не понимаю.

Объясните спокойнее, без эмоций.

- Лошади могут погибнуть, - сказал Тихон Савельич, - а их надо перебросить на Уединение.

- Какие лошади?

- Транспорт местного назначения, так в сопроводиловке написано. Здесь у меня уже третий день в складе стоят. Никто не хочет везти. Бобышкин говорит, что ему яйца надоели, кричит, что я ему жирафов каких-то подсовываю, отказывается лошадей везти, а у меня сердце разрывается: животные страдают.

- И вы хотите, чтобы я их отвез на Уединение, да?

Начальник порта вздохнул и молча кивнул головой.

- Ладно, - сказал Струмилин, - не печальтесь. Будут ваши мерины в полном порядке.

- При чем тут мерины, я не могу понять? - удивился начальник порта. Они такие же мерины, как я кандидат наук. Бобышкин обзывает их меринами, вы тоже.

- Мерином не обзывают.

- Неважно. Мерин - это изуродованный жеребец, а тут все в полном порядке:

жеребцы и кобылы.

Струмилин рассмеялся и проводил Тихона Савельевича до двери. Богачев поднялся с кровати, зевнул, потянулся и спросил:

- Снова будем ишачить с грузами?

- Сплошной зоологический жаргон, - усмехнулся Струмилин, - что это сегодня со всеми приключилось?

- Надоело, Павел Иванович. Люди на лед летают, на полюс, а мы как извозчики.

- А мы и есть извозчики. Прошу не обольщаться по поводу своей профессии. Чкалов говорил, что, когда на самолете установили клозет, небо перестало быть стихией сильных. Vous comprenez?

- Oui, monsieur, - ответил Богачев, - je comprends bien!

Струмилин так и замер на месте. Он сразу вспомнил, как хотел ответить Леваковскому, когда тот спросил его "vous comprenez", но ответить он смог бы только "oui, monsieur", потому что больше на знал. А этот парень не засмущался, как тогда он сам, а ответил. И не два слова, а пять.

6

Тихон Савельевич подогнал лошадей к самолету Струмилина. Пурга только что кончилась, снег искрился под солнцем и казался таким же красным, как небо. От лошадей валил пар, потому что Тихон Савельевич гнал их через весь аэродром галопом. Экипаж еще не подошел, у самолета возились бортмеханик Володя Пьянков и второй пилот Богачев. Пьянков прогрел моторы и, выскочив из самолета, подбросил ногой пустую консервную банку прямо к унтам Богачева. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и начали играть "в футбол". Они сосредоточенно бегали вокруг самолета, стараясь обвести друг друга, как взаправдашние футболисты, но унты были тяжелы, а меховые куртки громоздки, поэтому они часто падали и смеялись так, что Тихон Савельевич только сожалеюще качал головой.