Тихон Семушкин - Чукотка

Важной поступью колонна проходит мимо школы, интерната, больницы, ветеринарно-зоотехнического пункта, пушной фактории, механических мастерских, мимо ямы-погреба с запасами моржового мяса.

Демонстранты проходят по берегу моря, а море все еще сковано льдами. Они спешат к ярангам чукотского поселка, где на вершинах шатров празднично развеваются красные флаги. Как гигантские фонари, с неба одновременно светят солнце и луна.

И среди тихого полярного дня с берега в просторы тундры несутся слова молодой советской песни. Колонна бесшумно двигается, словно по снежному асфальту. Песню поют ученики. Им пробуют подпевать гости колхозники-зверобои.

Вдруг в мелодию врывается гул пропеллера. В небе реет самолет. Песня оборвалась.

- Самолет, самолет!

- Андрей Андрей!

Самолет быстро приближается и кружит над чукотскими демонстрантами. Он то низко опускается, то взмывает в прозрачное широкое небо. Оттого и голос его то сильней, то слабей. Он поет свою самолетную песню. Он кажется живым, этот стальной орел.

Самолет улетает в сторону залива и, круто развернувшись, вмиг возвращается. Он кружит и кружит над спутавшимися рядами демонстрантов. Задрав головы, они смотрят на человека-птицу.

- Вон, вон он сидит!

- Вон его голова!

- Вон он замахал рукой!

Самолет заревел, опустил хвост и над головами демонстрантов "полез" в небо.

Вдруг, как снежные хлопья, с самолета полетели бумажные листки. Вмиг рассыпалась колонна. Дети с веселым криком, напоминающим крик птичьего базара, юноши, взрослые - все бегут, подхватывают с земли, ловят листики в воздухе.

"С первомайским праздником, товарищи! Да здравствует дружба народов СССР!"

Листовки отпечатаны в "типографии" Андрея Андреевича, на самом настоящем "ундервуде".

Таграй задрал голову. Он не сводит глаз с самолета. Ему хочется прыгнуть высоко-высоко и оказаться прямо в кабине, рядом с Андрей Андреем. Ведь никто из стоящих здесь, на земле, не знает так хорошо, как он, почему летает самолет. Он изучил нрав самолета получше, чем самый хороший каюр повадки своего вожака. Он знает, почему самолет слушается человека. Он уже знает, как заставить лететь его вверх, опуститься вниз.

Но что такое? Почему он так долго летает? Почему он не садится? От нетерпения сердце хочет выскочить. Хоть бы прикоснуться скорей к его крылу или лыжам.

"Ага! Сейчас пойдет на посадку".

Этого еще никто не заметил, но он, Таграй, хорошо знает, что через минуту самолет будет стоять на земле. Веселый, дрожащий, с горячим сердцем.

Таграй бежит за несущимся по снегу самолетом. Вслед за ним бежит толпа.

- Вот твои письма, Андрей Андрей! - кричат ученики, махая листовками.

Таграй уже вскочил на лыжу, но от волнения ничего не может сказать. Он смотрит на Андрея Андреевича и глазами о чем-то просит его.

- Садись, Таграй, за штурвал.

Радость краской залила лицо юноши.

Привычным движением он проворно влез в кабину пилота, взялся за штурвал и замер.

- Андрей Андрей, потом меня посади. Я тоже хочу подержаться за этот круг! - кричит кто-то из учеников.

Толпа плотно окружила стальную птицу. Андрей Андреевич дает знак отойти в сторону. Он тоже садится в кабину. Самолет сильней задрожал и ринулся вперед так быстро, что никто не успел обратить и внимания на Таграя. Самолет оторвался от земли и опять запел свою монотонную песню.

Все молча следят за полетом. Лишь Тает-Хема, повернувшись к Лене, говорит:

- Лена, а мне показалось, что самолетом управляет Таграй.

- И мне тоже, - удивленно ответила та,

Но, конечно, это чепуха. Кто в это может поверить?

Все завидуют Таграю. Ведь каждому хочется покататься на самолете.

Самолет дал круг и пошел на посадку. Сейчас в кабину залезет кто-нибудь другой.

Андрей Андреевич вылез из кабины.

- И ты, Таграй, вылезай! - сказала Тает-Хема.

- Вылезай! Вылезай! Другие будут кататься! - крикнули ученики.

Но Таграй сидел и не думал вылезать. Он ждал Андрея Андреевича, чтобы вновь подняться в воздух.

- Вылезай, вылезай, Таграй! - настойчиво кричала Тает-Хема.

- Подождите, ребята. Таграй полетит еще, - говорит Андрей Андреевич.

- Это несправедливо, Андрей Андрей, - сказала Тает-Хема. - Видишь, сколько желающих?

Она подбежала к самолету, залезла на лыжу и опять крикнула:

- Вылезай, Таграй!

Но Таграй сидел за штурвалом, глядел на приборы и будто не слышал, что говорит Тает-Хема.

- Это нехорошо, Таграй!

- Что ты пристала, Тает-Хема? - наконец заговорил он. - Может быть, я еще полечу?