Сергей Сергеев-Ценский - Бабаев

- Фу! - звучно дунул и потушил свечку Селенгинский.

- Черрт! Зачем? - рявкнул Лобода.

Голос в темноте сверкнул и рассыпался, как ракета.

Чиркнул и зажег спичку Глуходедов.

- Что - зачем? - кричал обиженно Селенгинский. - Все в шеренгу, кукушка в левый угол, марш!.. И ни слова!..

Спорили, кричали; тушили и зажигали спички.

Бабаев отошел к левому углу за длинный рояль и смотрел. Колебались тени, прыгали светлые пятна. Шесть человек готовились к тому, как стрелять в него, Бабаева, и, чтобы это было удобно им, делали перестроения, меняли фронт.

- Да вы новобранцы! Калмыки! Буряты! - кричал Селенгинский.

Построились, подняли револьверы.

- Кукушка! Смотрите, куда бежать! - крикнул Лобода. - Темно будет, как у негра... Смотрите!

- Есть, - ответил Бабаев, глянув влево через рояль и через зеркало вправо.

В груди часто и сильно забилось что-то птичье: раз-раз-раз - и горло почему-то стало уже и тверже.

Спичка юркнула в темноту, как маленькая рыбка с белой спиной, темнота закачалась к стала, нахлынув со всех сторон, как море, и отчетливо слышно было: дождь бегал по крыше тысячью птичьих лап.

III

- Ку-ку!

Первый слог он хрипло зажал между языком и нёбом, а второй бросил звонко вперед, как новый двугривенный на прилавок... Момент прождал, думая: что дальше? Вспомнил, бросился вправо, головой вперед, задел левым плечом за неровную стенку...

- А-а-а-ах-ах! - поспешно разорвали темноту выстрелы. Пули тупо стукнули в угол, как горсть камней...

"Вон как! - дрогнула в Бабаеве удивленная мысль. - Как просто!.." Ярко представил, что стоит он не здесь, в пяти шагах от угла, а там, в углу. Шесть сквозных ран заныли в теле.

- Жи-ив? - облил его вдруг участливый голос Селенгинского.

- Жив, жив! - поспешно и как-то радостно крикнул он в ответ; и тут же кто-то засопел, и блеснул выстрел: пуля жмякнула в стенку в двух вершках от Бабаева.

- Черрт! - неистово заревел Лобода.

- Пищит: жив-жив, значит, воробей, не кукушка... Воробьев стрелять не грех, - хрипнул Селенгинский.

- Кукушка! В угол! Не торчать у стен! - раскатился голос Лободы.

Бабаев, точно его швырнули, как щенка, бросился в угол.

"Да ведь это... что это?" - мелькнул в голове вопрос и не нашел ответа.

Темнота показалась плотной, как кусты в лесу; сдвинулась со всех сторон и обхватила. Дрожала в лихорадке. Не дождь по крыше - это ее зубы стучали от дрожи... Темнота, и люди с револьверами... "Да ведь я с ними недавно сидел за столом, пил, говорил, глядел им в глаза..."

- Кукушка! Ждем! - молодо и страшно знакомо выкрикнул Глуходедов.

Бабаев хотел и не мог вспомнить, не мог даже приблизить к себе мутного пятна - лица Глуходедова, но то, что он крикнул, ударило его, как ледяная струя по голому телу.

- Ку-ку! - вызывающе дернул он в ответ, точно за веревку на колокольне.

И только отбросил себя на шаг, как сзади в угол правильным залпом горстью хлопнули пули.

- Фу, черт, - невольно выдохнул вслух Бабаев. На носках, чувствуя, что ему жарко и он бледнеет, напряженный и оглушенный залпом, он пробежал вдоль стены, задевая плечом доски.

Неловко стукнулся в угол.

- Легче! - насмешливо крякнул Селенгинский. - Проломишь угол - стрелять некуда будет!..

Кто-то засмеялся нервно.

- А зачем из углов кукукать? И от стены ведь можно? - тихо спросил Яловой.

- Мальчик! Это чтобы был порядок! Ждем! - пробасил Лобода.

В это время Бабаев слушал залп, еще певший в ушах, дождь на крыше и сердце.

От насмешки Селенгинского правая рука его с револьвером как-то неправильно вытянулась и сжала железо - пальцам стало больно.

Он овладел собою, потому что уже ненавидел. Толстые щеки Селенгинского встали так близко и ярко, что рука хотела метнуться им навстречу.

- Ку-ку! - пропел он нарочно высоко и длинно. Бросившись в сторону, он задал себе загадку: будет ли опять залп, или выстрелят вразброд, горох рассыплют. Ответил себе: горох, но раздался снова почти строго правильный залп.

Темнота ахнула вся сразу, точно упала крыша: рраз! Почудилось, что кто-то гнался живой, - так близко по стене ударились пули.

Холодно стало.

- Спелись! - вслух сказал Бабаев.

- А вы думали? - отозвался Шван.

Почему-то стало обидно, что отозвался именно Шван, всегда необыкновенно молчаливый золотушный немец, с отвисшими углами губ, и так еще хвастливо самовлюбленно отозвался.

- Ну, рысью в последний угол, марш-марш! - Это Ирликов, его голос, тонкий и острый, как его нос.

- Ждем! - крикнул Лобода.

- Ждем и просим! - прогудел Селенгинский.