Сергей Сергеев-Ценский - Дифтерит

Ульяну Иванычу страстно хотелось уехать к себе домой, но не было денег на дорогу, и никак он не мог решиться выпросить эти деньги у брата.

Ему казалось, что воздух здесь насыщен дифтеритом, что все, что он ест и пьет, это дифтерит, что сигара, которую он курит, из дифтерита, и он, как пришибленный, молчал.

- Если хочешь есть, позвони Федосье, а я иду спать, - сказал Модест Гаврилович и направился к двери.

Его тяжелые шаги отдавались в пустых молчаливых комнатах; вслед за ними тянулись из двери в дверь зеленоватые густые лучи лампы.

Ульян Иваныч смотрел, как клочьями медленно падал вниз сигарный дым, вспоминал, как чешка бонна склоняла слово "реки": "рекаёв, рекаям, рекаями", и думал, что завтра нужно будет уехать домой во что бы то ни стало.

VI

На следующий день вечером пришло письмо из-за границы. Привез его верховой со станции, до которой было семь верст. Письмо было от сестры Модеста Гавриловича, Людмилы, поехавшей сопровождать его жену, Елену Михайловну.

Письмо было спешно написанное, коротенькое, но содержательное:

"Коля вчера умер. Елена страшно потрясена. Доктор не ручается за благополучный исход. Так как я не знаю, что мне здесь делать, то выезжаю завтра в Россию с Еленой и телом Коли. И зачем было сюда ехать! Какая жалость!"

В первое время Модест Гаврилович никак не мог понять, что случилось; он только почувствовал, как около него будто что-то высоко подскочило, оглушительно разорвалось и осыпало его снопом ярких брызг и тупыми осколками. Руки у него задрожали так, что Ульян Иваныч заметил это из соседней комнаты.

Чернобородый, с волнистой гривой жестких волос, с выпуклым блестящим лбом и несмеющимися глазами, Модест Гаврилович всегда пугал робкого Ульяна Иваныча; теперь же он был особенно страшен.

Ульян Иваныч издали сообразил, что получены какие-то печальные известия, и, судя по тому, как дрожали руки брата, как он сначала побледнел, потом покраснел до синевы, подумал, что сейчас с ним будет удар.

Ему представилось, как массивное тело грохнется об пол, заденет и свалит тяжелое кресло, пошатнется стол, так что с него свалятся греческие вазы с пучками ковыля, и как нужно будет броситься за холодной водой и потом ехать за доктором.

Но удара не было.

Напротив, Модест Гаврилович странно спокойно опустился в кресло и позвонил. И только когда вошла на звонок, тихо шмурыгая котами, старая Федосья, следом за ней решился войти и Ульян Иваныч.

- Ты, Федосья... вот что... Там скажи, чтоб запрягли буланых в парные сани, - сказал Модест Гаврилович, не глядя на старуху.

Голос у него стал срывающийся и глухой, похожий на стук железного противня в печке.

- Так-с... А куды поедете, барин? - спросила старуха.

- Это уж не твое дело, - ответил Модест Гаврилович и бросил письмо брату.

Тот пробежал его глазами и похолодел.

VII

Через полчаса пара золотистых буланых в английских шорах плыла между белеющими в сумерках сугробами снега. Иссиня-серые и мягкие на вид, эти сугробы любопытно придвинулись к самой дороге и жадно смотрели на нее из-за тонких черных вешек, дул холодный ветер и слизывал с их затылков тонкую чешую.

Медвежья полость саней тяжело легла на худые колена Ульяна Иваныча, а около него, закутанного в башлык, тяжелой массой сидел в щегольском меховом пальто с приподнятым воротником Модест Гаврилович и в вытянутых руках держал вожжи.

Кучера не было.

Уши буланых, тонкие и острые, четырьмя треугольниками темнели на мглистом небе. Сильные и гордые, отстоявшиеся на конюшне и теперь обрадованные свежим воздухом, холодным ветром и скрипучим снегом, резвые жеребцы бежали широкой, красивой и мерной рысью. Колокольчик звякал отрывисто и глухо, точно каждый раз прикусывал себе язык.

Ульян Иваныч сидел и не спрашивал, куда и зачем они едут. Насколько он мог различить в сумерках, он узнавал ту самую дорогу, по которой ехал четыре дня тому назад со станции. Сперва перед ним задрожали во мгле пучками тонких повисших веток дуплистые ветлы; потом замаячила вправо сизая опушка леса, потом копыта застучали по мосту, перекинутому через ров; потом мелькнул пестрый верстовой столб на шоссе.

Когда зажелтели впереди огоньки станции и уныло загудел где-то товарный поезд, Ульян Иваныч сразу настроился на дорожный лад и уже хотел было окончательно выпросить взаймы десять рублей и уехать; но Модест Гаврилович вдруг повернул вправо, на другую дорогу.

Вправо была больница, двухэтажное деревянное здание, наверху которого помещались палаты, а внизу амбулаторная и квартира Ивана Степаныча.