Сергей Сергеев-Ценский - Пушки выдвигают (Преображение России - 5)

- Обновляться время от времени жизнь все-таки должна же, иначе может она так зацвесть, как вода в стоячем болоте. Но обновление... - начала было Надя.

- Да я ведь не против того, - отходчиво уже отозвался на это Сыромолотов. - Ежели "он, мятежный, ищет бури", то, значит, она ему нужна, но штука вся в том, что мятежный-то в этой буре покончит существование, а бараны останутся, потому что они хоть и блеют: "Под нож хотим", однако за чужие курдюки прятаться любят... Впрочем, черт с ними, и с мятежниками, и с баранами, и с ножами! А что касается вас, Надя, то вы свое отстояли на пять с плюсом. Вот видите, как иногда проявляются у человека способности, о каких ему самому и во сне раньше не снилось: жила-была себе филологичка оказалась она вдруг идеальной натурой, за что художнику остается только отвесить ей нижайший поклон!

- Правда, Алексей Фомич? Я вам помогла все-таки? - ликующе спросила Надя, теперь уже повернув к нему голову.

- Еще бы не помогли! Я вам уж двадцать раз говорил, что не только помогли, а что не будь у меня тут, в мастерской, вас тогда... тогда, ну... тогда... не было бы и картины.

- Вот как я рада! - всплеснула руками Надя, однако добавила: - Хотя все-таки картины же нет пока, а вы говорите: "Не было бы".

- Ну, начинаются придирки к словам!.. Конечно, пока еще нет, но раз я ее вижу уж во всех деталях, это значит, что она уже есть, только еще не вся дописана.

- Это вы о каждой своей картине так говорили? - вдруг спросила Надя.

- То есть? Что именно говорил? - не понял Сыромолотов.

- Да вот, что вам стоит только ее начать, и вам уже кажется, что она готова.

- Кажется? Ничего мне не кажется, а так оно и должно быть со всяким, кто художник, - спокойно ответил Сыромолотов. - Если я не представляю себе всю картину в целом, то как же я могу начать ее писать? Вот я поставил вас в центре создания, - кивнул он на полотно, где углем уже набросаны были все фигуры, - это значит, что я сделал по меньшей мере семьдесят процентов того, что надо, а теперь... теперь мне не хотелось бы только одного: о-поз-дать со своей картиной.

Он посмотрел на Надю очень проникновенно, как будто у нее в глазах желая прочитать, успеет ли он закончить картину до того, как действительно, может быть, начнется что-нибудь такое в мире, что сделает его картину уже ненужной, изжитым вчерашним днем, к которому долго не возвратятся.

- Как именно "опоздать"? - не поняла его Надя.

- А вдруг если даже не завтра, так через две недели война?

- Вот вы о чем! - как-то даже снисходительно к нему, как одержимому какою-то навязчивой идеей, протянула Надя, пожав плечами и махнув рукой. Вы ведь читали же в газетах, что в Петербурге как раз идут теперь рабочие демонстрации?

- Читать-то читал, конечно, да ведь "как раз теперь", как ни стремись к этому, картины все-таки не напишешь, - очень серьезно заметил Сыромолотов.

- А вы сказали, что она уже готова, как же так?

- Противоречия тут нет: готова здесь, - он шлепнул ладонью по своему широкому лбу, - а там, - он кивнул на холст, - там еще работы над нею много... Я ведь не бытовик, не Василий Маковский. "Майское утро", например, каждый год и тридцать один раз в каждом году было и будет майским утром, а это?..

- А это - это каждый год, и каждый месяц, и каждый день, и в каждой стране, где есть заводы и полиция, - может быть! - пылко выкрикнула Надя.

- Гм, гм... Вон вы как... Да, пожалуй, пожалуй, - бормотал не особенно внятно Сыромолотов, явно любуясь ее пылкостью. - Пожалуй, до известной степени вы и правы.

- Не "до известной степени", а вполне права, - поправила его Надя.

- Ну, положим, положим. В большем тонет меньшее - это закон.

- А что вы считаете большим, что - меньшим? - очень заинтересованно спросила Надя.

- Войну я считаю большим, - вот что-с, - серьезно сказал он. - А вам как кажется?

- Мне?.. Позвольте мне над этим подумать...

В первый раз в жизни поставила такой вопрос себе самой Надя, хотя и обратилась с ним к художнику, и ей представилось, что никто никогда такого вопроса не ставил, - по крайней мере, она не встречалась еще нигде с таким вопросом: что более вечно, что более значительно, что вообще больше, как явление, - революция или война?

- Ну что же, думайте... Чаю, может быть, хотите? Без чаю жарко в такую погоду думать, - сказал Сыромолотов без всякого особенного нажима на последние слова, но слова эти подстегнули Надю, и она ответила быстро и несколько даже запальчиво:

- Война что может сделать? Только перекроить границы между государствами, и больше ничего, а революция, если только она удастся, переделать может всю жизнь так, что никаких войн нигде не начнется - вот вам!