Шапи Казиев - Имам Шамиль

С тех пор отношения Шамиля с приставом испортились окончательно. Рапорты Пржецлавского теперь напоминали донесения с линии фронта, а Шамиль изображался как раненый зверь, готовящийся к последнему броску.

Б. Гаджиев приводит образчик стиля Пржецлавского: «Кази-Магомед, старший сын Шамиля — отъявленный фанатик, искусно маскирующийся в общении с русскими, но для меня понятный. Абдурахман — зять Шамиля… фанатик в душе и хитер до наглости. Зейдет — фанатичка, жадна на деньги и хитра до утонченности… Чай пьет такой жиденький, что сквозь него можно смотреть не только на Кронштадт, но и на Кавказ — на самый Дарго-Ведено».

Калужский климат, сначала показавшийся горцам таким мягким, оказался для них не очень подходящим. Частые простуды и болезни осложнялись ностальгией по родине. Горцы становились мрачны, замыкались в себе и часами глядели на лесные просторы, открывавшиеся за широкой Окой. В ненастные дни напоминали о себе и старые раны Шамиля.

В мае 1862 года скончалась Каримат. «Роза Кавказа» была прекрасна даже на смертном одре. Гази-Магомед был потрясен потерей жены, которую он так любил и за которую так яростно боролся.

Гази-Магомед видел, что его жене плохо в Калуге. Но не замечал, насколько ей было тоскливо и холодно. Каримат была не из тех роз, что цветут вдали от родины. Чтобы вернуться, ей оставалось лишь умереть.

Гази-Магомед получил разрешение выехать на Кавказ, чтобы похоронить Каримат в родной земле.

Отправляясь в свой печальный путь, Гази-Магомед спросил отца, что передать Даниял-беку, с которым ему теперь предстояло встретиться.

«Поручений к бывшему наибу моему никаких не даю,— ответил Шамиль.— Но если бы можно было, я бы охотно протянул руку из Калуги в Дагестан, чтобы задушить предателя». Проводив сына до моста через Оку, Шамиль дал понять, что будет ждать возвращения его в Калугу, а на прощание сказал: «Храбрым — привет мой, трусам — презрение. В спутники даю тебе мир».

В том же 1862 году и также от чахотки скончалась в Петербурге Аминат — жена Магомед-Шапи. Ее тоже похоронили на родине.

В январе 1863 года вспыхнули новые восстания в Польше. Подготовленное подпольным Центральным национальным комитетом восстание поддержал либеральный Комитет русских офицеров, родившийся в недрах царских войск в Польше. Герцен из Лондона призвал присоединиться к восстанию всех честных людей.

Сторонники революционеров пытались открыть второй фронт, подняв восстание в Поволжье, и надеялись на активизацию горцев Кавказа.

Но восстание опять оказалось плохо подготовленным, руководители его действовали неслаженно, а крестьяне и вовсе остались в стороне, не увидев среди целей повстанцев заботы о своих чаяниях.

Восстание было сурово подавлено, и через год его зачинщики уже висели на столбах или шли на каторгу.

Давняя мечта поляков восстановить родину в ее изначальных границах опять не сбылась.

Польское восстание не смогло всерьез поколебать Кавказ, но Шамиля стороной не обошло.

В конце 1863 года пристав Пржецлавский вдруг стал необыкновенно учтивым, заботливым и старался завоевать доверие Шамиля. Он сочувствовал горькой участи горцев, обличал самодержавие и размышлял о родстве судеб горцев и поляков. Он даже признался, что и сам хотел перейти к Шамилю, когда служил на Кавказе, но не представилось возможности. Затем он перешел к описаниям ужасов, творимых царской армией в Польше после подавления восстания. Пржецлавский сетовал, что добрый император не знает об этих жестокостях, а то бы он велел простить побежденных, как простил горцев. Пржецлавский взывал к благородству Шамиля, давая понять, что имам снискал бы особую признательность императора, если бы нашел способ открыть ему глаза на положение дел в Польше. Посчитав, что Шамиль уже готов замолвить веское слово за его несчастных соотечественников, Пржецлавский предложил имаму подписать уже готовое письмо на имя Александра II. Был подготовлен и арабский вариант письма, в котором от имени Шамиля выражалась признательность государю за снисхождение к горцам, причинившим ему столько вреда, и содержалась просьба проявить такое же великодушие к полякам, которые подвергаются теперь ужасным несчастьям в виде казней, шпицрутенов, ссылок и конфискации имущества.

Пржецлавский был уверен в успехе, как и в том, что в случае неудачи виноват будет один Шамиль, а сам он выйдет сухим из воды.