Шапи Казиев - Имам Шамиль

В вышедшей позже книге «Путешествие в Россию», которая весьма отличалась от наделавшей шуму книги Кюстина, Готье не забыл упомянуть и о Зичи.

Образ Шамиля и события Кавказской войны нашли отражение в произведениях множества художников, среди которых были и такие корифеи, как И. Айвазовский, И. Репин, Г. Гагарин, М. Врубель, Н. Пиросмани, Е. Лансере.

Несколько раз побывал на Кавказе и В. Верещагин, создавший множество живописных и графических работ, посвященных Кавказу. Был Верещагин и в Туркестане, где не только рисовал, но и воевал, заслужив орден Святого Георгия. Но реалистичные произведения, созданные им по впечатлениям от событий в Средней Азии, вызвали столько недовольства своим пафосом обличения войны, что он даже уничтожил несколько своих работ. «Апофеоз войны» — одно из самых известных своих полотен, на котором изображена гора черепов, Верещагин сопроводил надписью: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».

Не скрывая своего отношения к войнам и уже став всемирно известным художником, он остался верен своему призванию, продолжал работать на театрах военных действий и погиб в Порт-Артуре на борту взорвавшегося броненосца.

28 июля в «Знаменскую» прибыл адъютант, пригласивший всех явиться на аудиенцию.

На следующий день Александр II принял Шамиля в Царском Селе. Шамиль подарил императору дорогую саблю, украшенную лучшими горскими мастерами, которую Гази-Магомед привез из Дагестана.

Сабля императору понравилась. Шамиль поздравил царя с великим делом освобождения крестьян и вновь обратился к нему с просьбой отпустить его в Мекку для посещения святых мест и совершения обязательного для мусульман хаджа. Царю эта просьба показалась преждевременной. Он ответил, что исполнит просьбу Шамиля, но «не теперь». Руновского император похвалил, сказав: «Я доволен твоей верной службой».

На следующий день в гостиницу явились посланцы императора. Они вручили гостям дорогие подарки, а их женам и дочерям передали от императрицы драгоценные украшения и золоченых механических птиц, умевших петь на разные голоса.

Дневник Руновского, представленный по начальству, оказался произведением содержательным и интересным. Но многих отношения пристава с военнопленным не устраивали. На Кавказе продолжались восстания, черкесы окончательно не сложили оружия, а решительных указаний на этот счет от Шамиля не поступало.

К тому же отпущенный в Турцию Магомед-Амин опять оказался в сфере интересов Англии и Франции, все еще надеявшихся вытеснить Россию с Кавказа. К Магомед-Амину прибывали делегации и из Черкесии. Они предлагали своему бывшему вождю вернуться на Кавказ и возглавить новое сопротивление, пока черкесов не окончательно вытеснили с родных земель и не выслали в ту же Турцию.

Агент царской разведки в Стамбуле итальянец Франкини, имевший чин полковника, слал в Петербург панические рапорты о возможном возвращении Магомед-Амина на Кавказ. Ставший к тому времени военным министром Милютин велел посольству в Стамбуле всячески удерживать Магомед-Амина, а тем временем приказал разобраться, чем грозит его возвращение. Свои отзывы на этот предмет представили Барятинский, Евдокимов и Г. Орбелиани, бывший теперь тифлисским генерал-губернатором. Общее мнение выразил Евдокимов, считавший, что серьезных последствий ожидать не стоит, так как «Магомед-Амин — это не Шамиль, который фактически создал в горах суверенное государство и управлял им в течение 25 лет».

Магомед-Амин и сам колебался, не желая начинать все заново без надежных гарантий и реальной поддержки. Прежний опыт подсказывал ему, что горцы опять могут оказаться лишь пешкой в чужой игре, которой пожертвуют тотчас же, как только в ней отпадет надобность.

В российском Военном министерстве относились к донесениям своей агентуры весьма внимательно. И находились чиновники, усматривавшие в колебаниях Магомед-Амина влияние Шамиля, с которым они встречались в Калуге. Однако в дневнике Руновского об этих встречах ничего тревожного найти не удалось. Напротив, Шамиль представал человеком весьма сдержанным в политических высказываниях, а Магомед-Амин будто бы и не помышлял о возвращении к своим прежним занятиям на Кавказе. Он лишь писал своим сподвижникам, чтобы те постарались удержать народ от переселения в Турцию. Тем не менее решено было сменить пристава при Шамиле, с тем чтобы новый пристав вникал в дела и жизнь Шамиля более настойчиво и критически.