Он возился y пушки, и от усилий даже горб его подрагивал.
На улице Ройяль над какой-то потерной болталась на удавке крыса, a над ней прицепили надпись: "Смерть Тьеру, Мак-Магону и Дюкро -- пожирателям народа*.
Было уже за полночь.
Лазарет устроили в морском министерстве. Доктор Маэ, стоя в дверях, преграждал дорогу носильщикам, тащившим бутыли с горючим.
-- Вы не смеете, не должны. Некоторых раненых нельзя транспортировать.
Брюнель, отказавшийся подчиняться многочисленным пркказам Коммуны об отступлении, только что получил от Комитета общественного спасения грозный приказ очистить позиции, но предварительно зажечь и взорвать морское министерство.
-- Что ж, доктор, мы-то еще можем прибегнуть и к нным мерам, a вот когда версальцы нагрянут, ваши больные живехонько выздоровеют!
Потом начался кошмар, да еще Марта чуть нас не свела с ума. Пружинный Чуб был лучшим ee другом, ee единственной семьей, и она решила во что бы то ни стало разыскать его тело, перещагивала через раненых, умирающих, переворачивала, передвигала трупы. Я хотел было ee утихомирить -- куда там, она отбивалась, царапала меня, чертыхалась, но глаза y нее были сухие. Пришлось оглушить ee ударом кулака по голове и взвалить себе на плечи, как куль с мукой.
Когда мы снова нашли Торопыгу, он дернул меня за сумку:
-- Живо! Жарьте отсюда, очумели, что ли, дьяволы! Беспорядочно метавшаяся толпа вынесла нас на улицу Риволи, но разрыв картечи остановил наше бегство.
-- У-y, черт! -- вдруг завопил Торопыга.
-- 4 его это ты?
-- По-моему, маслина мне прямо в брюхо угодила.
-- Залезай сюда!-- крикнула Марта, спрыгивая с моих плеч.
Пробив стены, версальцы с Вандомской площади проследовали через отель Рэн и обошли сзади баррикаду, преграждавшую улицу Кастильоне. Они обстреливали нас изо всех окон, словно в тире, a мы тем временем пытались перелезть через ограду Тюильри.
Торопыга, которого я нес на плече, лишь слабо стонал, хотя его и здорово трясло, ко рубашка моя стала липкой от крови. Я быстро перебросил свою сумку с бока на зкивот.
Марта плелась позади. Сотни людей бежали по набережным правого берега в густейшем дыму, под ливнем пуль и искр.
Само небо, казалось, вспорото багровым рубцом. Справа от нас струилась дымящаяся огненная река. Зажатые между двумя потоками -- крови иогня,-бежали куда-то люди, отплевываясь, кашляя, задыхаясь, не вытирая слезящихся гневных глаз.
Феба мы обнаружили y решетки мэрии, чему немало удивились. Кругом толклись федераты, батальоны Бурсье, которые подожгли Пале-Ройяль и теперь отошли.
Я попытался было пристроить потерявшего сознание Торопыгу на сшray Феба, но конь слишком горячился. Пришлось Марте вести его под уздцы, a мы, то есть Филибер Родюк, Шарле-горбун и я, несли на шинели нашего Торопыгу, нашего продавца газет.
-- A где дочка мясника? -- спросила вдруг Марта.
-- Ортанс все время была с Пружинным Чубом, при ней ему и пуля в голову попала,-- пояснила Адель Бастико.-- Когда его тело перенесли в морское министерство, она за ним пошла, и с тех пор ee никто не видел.
Сейчас не время было пускаться в подробности, надо было бежать бегом, тащить раненого, который становился все тяжелее, вести под уздцы лошадь, которая не желала нас слушаться, среди раскаленного дыма, проникавшего в ноздри, в рот и обжигавшего нам нутро.
Пожарище отражалось в багровых водах Сены и отбрасывало на весь фасад Ратуши огромное белесоватое пятно. Баррикада скверa Сен-Жак была укреплена стволами только что срубленных деревьев. Она, баррикада, была как чудище какое, и на ней, высоко подняв факелы, торчали часовые и орали вслед каждому: "Проходи!" A позади нее, вокруг бивуачных огней, спали люди, словно живым ковром укрывшие всю мостовую.
Окна Дома Коммуны светились. Делеклюз, Ранвье и еще несколько несгибаемых бодрствовали, подписывали приказы, проверяли счета. Какой-то призрак слонялся по этому полю спящих, напоминавшему поле после битвы.
Он перешагивал через тела, каким-то чисто дамским жестом подбирал полы своей необъятной шинели, не перетянутой поясом. Время от времени он деликатным пинком ноги будил кого-нибудь из федератов. Короткий диалог, какое-то звяканье... Оказалось, это просто-напросто казначей, разыскивающий ротных счетоводов и вручающий им деньги -- по тридцать cy на душу. За спиной y него 6олтался мешок. Hy прямо Рождественский дед со своей пышной белоснежной бородой.
Над пылающим Парижем смолкла канонада.
Все многочисленные дворы Ратуши превратились в караван-сараи, и суетня там была соответствующая. Приносили раненых, вытаскивали трупы, грузили зарядные картузыи снаряды в повозки и омнибусы, с грохотом выезжавшие на рысях через узкие арки. B коридорax гулко отдавались стоны и смех.
Читать дальше