Жан-Пьер Шаброль - Пушка 'Братство'

На ночь мы устроились на тюфячке в углу вестибюля, специально отведенного для гонцов. Прежде чем свернуться калачиком в моих объятиях, Марта -- откуда только взялась такая домовитость! -- нашла время починить свою черную кофту с помощью имевшихся под рукой средств: прикрепила висящий клок обрывком медной проволоки. Шагах в двух прорехa почти не заметна. Клок теперь yxo не щекотал, зато при каждом движении проволока царапала ей плечо, но Марта предпочитала царапины.

Мы так устали, что лишь с трудом и то на минутку разлепили глаза, когда какой-то штабной офицер криком потребовал себе гонца. Впрочем, все здесь относились

друг к другу по-братскй предупредительно. Выйдя из своего кабинета, офицер кликнул гонца во все горло, но, попав в вестибюль, в эту груду храпящих и мирно дыiiщщих тел, он сразу стих, переконфузился и потихоньку потряс за плечо riервого лежащего с края.

Проснувшись, я увидел, что во сне положил руку на корсаж Марты, вернее, прямо ей на грудь. Люди вокруг делали вид, что ничего не замечают. Мы переживали такие часы, когда интимные жесты, мимолетное счастье уже переставало быть объектом грязного любопытства, возмущенных охов и ядовитых насмешек. Федераты, застигшие нас в этой позе, с улыбкой отворачивались, они были счастливы нашей любовью. Революционное взаимопонимание не знает пределов.

На монументальной лестничной площадке Предок схватился с тремя офицерами, который не понравилась прокламация Делеклюза.

-- Он, видите ли, осуждает дисциплину! A нам только ee и требуется. Ватальоны сразу же разбрелись по своим кварталам...

-- A придут к себе и первым делом скинут кепи и куртку и нацепят каскетку и блузу.

-- Если бы так поступали только простые солдатыl Ho мы здесь сами видели делегатов -- избранников Коммуны, они уже сбрили бороды. Как раз те, которые так любили щеголять в военной форме, первые сменят ee на штатское платье.

-- Граждане, граждане! -- негодующе воскликнул Предок.-- Не смешивайте вы всех этих людей с нашими пролетариями. Если рабочий снова надевает блузу, то он это не для того делает, чтобы скрываться, a чтобы ему было сподручнее, и будет он драться не как солдат, a как инсургент. И убьют его не как солдата, a как рабочего, именно в качество рабочего. Умоляю, не путайте вы его с Феликсом Пиа.

Феликс Пиа эмим yмром заглянул в Коммуну: "Haсмал ваш последний час. Мне лично все равно! Волосы мои седы, карьерa окончена. И могу ли я надеямъся на более славный конец, чем сложимь свою голову на баррикадах? Ho когда я вижу вокруг себя смолько свемловолосых, смолько молодых, я mpепещу за будущее Революциш. С эмими словами он Uсчез. Только nvмом его обнаружtiяи в Лондоне. A в Париж

он вернулся лишь после амнисмиu. (Чтобы закончить свою жизнь сенатором!)

Верморель возвратился из Батиньоля, откуда он вместе с Ла Сесилиа, Лефрансэ, Жоанаром* и двумя журналистами -- Альфонсом Эмбером из "Пэр Дюшен* и Гюставом Maрото* из "Салю Пюблик"-- привел подкрепление: целую сотню бойцов.

-- Бенуа Малон упрекал нас за то, что мы оставили квартал. Тогда Ла Сесилиа прямо ему сказал: "Люди мне не повинуются".

B Батиньоле защитники баррикад мирно спали, разлегшись на мостовой. Неприятельский патруль захватил часового, но тот успел крикнуть: "Да здравствует Коммуна!" -- предупредив таким-образом об опасности своих товарищей федератов. Часового расстреляли на месте.

Ho самое тяжкое разочарование принес нам Монмартр. Как же так? Этот знаменитый холм со знаменитыми своими пушками, этот Вифлеем восстания вдруr замолк, и в самую критическую минуту не было слышно его голоса!

-- Вифлеем! Вифлеем! Какой же это Вифлеем, знаменитые пушки сняты с лафетов и заржавели, уж скореe это Голгофа. Если вам по душе играть роль жертвы, что же, в добрый час!

-- Xe-xe, Голгофа -- это тоже своего рода колыбель,-- бросил Предок с добродушной улыбкой под белоснежными колючими усами.

-- Венуа Малон правильно делает, что орет,-- подхватил какой-то офицер интендантской службы.-- Вчерa его оставили на произвол судьбы. Площадь Клиши до двух часов утра удерживала горстка людей. Снаряды y них кончились, тогда они стали заряжать пушки булыжником и кусками асфальта.

-- Значит, можно заряжать пушки чем ни попадя?

-- A как же, Марта, картечь -- это и есть именно что ни попадя.

B отношении простых людей Предок -- сама снисходительность, зато не щадит вождей Коммуны:

-- Мы дорого заплатим за их трусливую политику. Им, что называется, на блюде поднесли Революцию, великолепную, идеальную, a они перетрусили. Главное для них -- не спугнуть буржуа. Когда y них была полная возможность взять любое, что нужно для победы, в пер