Игорь Шафаревич - Статьи

- Отчасти я уже сказал об этом. Потеря чувства национальной индивидуальности приводит к отчуждению от своего народа и в крайних проявлениях к восприятию его как материала для социальных экспериментов. Такой взгляд лежит в основе многих самых кровопролитных катастроф, включая наше раскулачивание и раскрестьянивание.

- Во времена застоя вы числились среди диссидентов, то есть инакомыслящих. По отношению к царившему тогда догматизму всякий самостоятельно мыслящий неминуемо становился инакомыслящим. Но дело не в терминах. Ныне времена изменились, мы говорим о плюрализме мнений, и бывшие инакомыслящие активно выступают в печати и даже заседают в Верховном Совете СССР. Однако, если быть откровенным, какой-то осадок от этого слова "диссидент" всё-таки остался. Не могли бы вы более подробно охарактеризовать само диссидентское движение, противостоявшее официальной идеологии?

- Сначала, в конце 50-х и в 60-х годах, самые различные течения этого движения ещё не разделялись. Было общее чувство первого свободного вздоха, когда люди могут распрямиться и наконец-то по-человечески начать относиться к жизни. Тогда это был просто первый крик: "Я - человек!"

А после этого начались разделения, разные течения, разные направления. Сам термин "диссидент" уже стал применяться, как правило, в политических целях, и что он означает - это в высшей степени было непонятно.

Мы, например, столкнулись со сложившейся системой распространения литературы и влияния на общественное мнение, которая была очень восприимчива к одним течениям мысли и невосприимчива к другим. Это ярко проявилось на примере сборника "Из-под глыб", возникшего по инициативе Солженицына: он очень туго распространялся в "самиздате", хотя все предшествующие произведения Солженицына шли просто нарасхват.

Я думаю, что нужно было бы это явление гораздо глубже обдумать, найти более точные характеристики.

Колоссальную роль в размежевании разных направлений, как мне кажется, сыграла эмиграция. Прежде всего потому, что главным среди лозунгов оказалось право на эмиграцию. Оно было объявлено как первое среди равных прав человека. Крестьяне в то время ещё не имели паспортов, они не могли переехать не то что в другую страну - а внутри своей области, им же говорили, что главное право - право на эмиграцию. Ситуация усугублялась ещё обращением некоторых из диссидентов к иностранным правительствам с требованием строить отношения с СССР в зависимости от положения с правом на эмиграцию, что воспринималось как бестактность, как забвение того, что происходит с народом. А это, в свою очередь, привело к отсутствию какой-либо поддержки, вызывало ко всему движению скептическое отношение. Как результат, среди диссидентов возникло чувство, что "нас не понимают", что "мы мечем бисер перед свиньями". Выражалось это иногда именно в таких оскорбительных формах.

Кстати, эмиграция играла и чисто практическую роль. Очень много было людей, которые на ней просто спекулировали, делали на этом карьеру, создавали шум, временную какую-то комиссию. Агентство Новостей, например, которое существовало неделю, о нём писали все зарубежные газеты: "появилось независимое Агентство Новостей", им из-за этого давали визу на выезд, и они, как известные диссиденты, отбывали на Запад.

Такой был известный критик в "Новом мире" - Феликс Светов, потом его отношения с "Новым миром" испортились, его перестали там печатать. Он стал писателем, но то, что он написал, здесь не напечатали. У него вышел роман, а может быть, и два за границей. Он напечатал в русской эмигрантской газете "Русская мысль" в Париже очень яркое письмо, которое давало следующую картину эмиграции. Эмиграция - это торг. Но трудность заключается в том, что товар этот можно создать только здесь. Это может быть всё что угодно. Пять лет лагерей, увольнение с работы или какая-нибудь очень хлёсткая статья с плевком на Россию, всё что угодно. Но это звучит только, когда оно здесь. Там оно уже не воспринимается. Но реализовать его в качестве популярности, денег, места можно там. Вот это такая торговая кампания по созданию этих ценностей здесь, их реализации там.

В то же время среди людей, которых в какой-то мере можно условно назвать диссидентами, были люди совершенно другого типа. Таким был, например, Владимир Осипов, издававший журнал "Вече", о котором я уже упоминал. В конце концов он получил за это восемь лет, отсидел. А в журнале нет ни строчки, которую сейчас нельзя было бы напечатать. Но это был редкий журнал русского направления. Таким был Леонид Бородин, который получил десять лет за свои чисто литературные произведения и попал в самый суровый лагерь "особого режима", где таких "злодеев" было на всю страну менее двадцати человек. Если бы не перестройка, ему бы этого не пережить.