Феликс Юсупов - Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова

Товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский (1865–1938) боролся с влиянием Г.Е. Распутина. В своих воспоминаниях он указывал:

«Я лично с Распутиным знаком не был и никогда к этому не стремился и был даже очень рад, что у меня он ни разу не был и никогда ни с одной просьбой не обратился. Он отлично чувствовал, что со мной у него ничего не выйдет. <���…> Поэтому личное суждение мое о нем может быть ошибочно, во всяком случае, я не мог не видеть и не чувствовать всего того зла, которое он несет с собой и России, и династии.

Он своими поступками производил на меня впечатление умного мужика, себе на уме, нахального, который, пользуясь положением человека, которому все разрешается, без всякого стеснения обращался с дамами, которым такое обращение нравилось. Он безобразничал, пьянствовал, развратничал, но это не мешало ему в то же время прикидываться самым кротким, смиренным и набожным, когда он бывал в Царском. Он пользовался своим влиянием и постоянно вмешивался в вопросы о назначении даже на высшие должности. Но в этом его винить нельзя было – само общество потакало ему в этом, поощряло его; было очень много лиц, занимавших высокие посты, которые считали за честь близкое знакомство с Распутиным, потому, конечно, он привык, что ему все позволено. Сделавши волшебную карьеру, взобравшись на высоту, этот темный сибирский крестьянин увидел вокруг себя такой разгул низости, такое пресмыкательство, которые не могли вызвать в нем ничего другого, как презрение, и поведение его, и “вольное” обращение его с поклонницами, и небрежительное с пресмыкающимися перед ним, хотевшими делать карьеру – вполне понятно. <���…>

Государь в душе сознавал вред от Распутина, это, несомненно, у меня есть на то верные доказательства (о них буду говорить в воспоминаниях за 1915 г.). Он хотел от него избавиться, несколько раз высылал из Петербурга, запрещал ему приезд в Ливадию, но проходило время – влияние императрицы парализовало благие намерения Государя. Императрица, мистически настроенная, была до такой степени введена в обман наружным благочестием Распутина, который, бывая у нее, прикидывался таковым. Она так верила его необыкновенной набожности, его молитве, верила, что его молитва спасает наследника. Правда, несколько раз бывали такие совпадения, что как только Распутин по вызову императрицы приезжал к больному наследнику, ему становилось лучше, он даже вставал с постели. И вот страх за здоровье и жизнь любимого существа – наследника цесаревича – заставлял ее так слепо относиться к Распутину, которого она убежденно считала хранителем и спасителем сына.

Страшная болезнь наследника и держала всегда в страхе императрицу, а через нее и Государя, и это было роковым для России. Все другие россказни об отношениях императрицы к Распутину не выдерживали никакой критики. Возможно, конечно, что всему происходившему помогала сильная истеричность императрицы, которая и давала некоторое основание разным разговорам, позорящим ее имя, но и только» . ( Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 2. М., 1997. С. 333–334)

В воспоминаниях Феликса Юсупова исторические факты несколько искажены. Речь идет на самом деле о частично сфабрикованном товарищем министра внутренних дел В.Ф. Джунковским следствии о кутеже Григория Распутина в ресторане «Яр» в Москве. Это дело имело широкую скандальную огласку. Через 10 недель после поездок Распутина в Москву 5 и 7 июня 1915 г. появляются обличительные на Распутина документы сомнительного содержания. Они широко разошлись по рукам, в том числе с ними были знакомы ряд великих князей. Позднее разбирательство этого дела вскрыло ряд подлогов, что обернулось против самого Джунковского. Он в свою очередь 16 августа 1915 г. написал письмо императору Николаю II, в котором пытался оправдаться.

«Ваше Императорское Величество.

С сердечной болью прочел я вчера предъявленный мне управляющим министерством внутренних дел суровый приговор Вашего Величества.

Тяжел, конечно, самый факт отчисления без прошения от ответственных должностей в такое серьезное время, переживаемое Россией, но еще тяжелее полная неизвестность своей вины, невозможность ничего сказать в свое оправдание, невозможность узнать, какой проступок с моей стороны нарушил внезапно то доверие, которым во всю свою долголетнюю службу пользовался со стороны Вашего Величества, которым я так гордился, которое так облегчало тяжелые минуты, какие мне приходилось переживать по роду своей службы.