Антон Якименко - Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»

— Слышу! — доносится голос Зотова.

Это доклад о противнике. И опять тишина, только шуршит в наушнике приемник. Проходит минута, другая, и вдруг:

— Атака!

Это приказ Матвея. Хлесткий, мобилизующий. От того, как отдан приказ, тоже зависит победа. А главное — от мастерства, отваги ведущего, от умения повести за собой подчиненных, сжать в кулак их мысли, нервы и нанести удар. Точный, стремительный. Противник превосходит их численно в десять — двенадцать раз, это я понял сразу и знаю точно, их не стали бы наводить на меньшую группу…

— Атака!

Четырежды слышу эту команду. И каждый раз — твердость, уверенность в голосе Зотова. Значит, все идет хорошо, по порядку, по плану.

Будто наяву вижу Матвея. Молчаливый, спокойный, исключительно сдержанный, даже немного замкнутый. Ему чужды эмоции, но все равно, если бы что-то не так, я бы услышал, сердцем почувствовал. Там ведь не просто мои подчиненные, там боевые друзья.

— Вас понял, иду домой.

Я не зря говорю, что Матвею чужды эмоции. Тому подтверждение — случай. Это было зимой сорок второго года, на Калининском фронте. Наш авиаполк входил тогда в дивизию, которой командовал полковник Николай Петрович Каманин. Один из первых Героев нашей страны, получивший это высокое звание за спасение челюскинцев. Полк базировался в районе Андреаполя и занимал две площадки: на одной сидели две эскадрильи и штаб, на другой — эскадрилья Матвея Зотова.

— Товарищ командир, — звонит мне однажды Матвей, — самолет лейтенанта Звягина подготовлен, разрешите перегнать на вашу площадку.

Несколько дней назад Звягин, будучи подбитым в бою, не дотянул до Луги и приземлился на площадке Матвея. Оставив самолет для ремонта, он приехал домой на попутной машине. Теперь самолет подготовлен и надо его перегнать. Я разрешил.

— Вылетаю через пятнадцать минут, — сообщает Матвей.

А через двенадцать — новый звонок:

— С точки взлетел Як-1, — говорит полковник Каманин, — прошел над моим «капэ» с курсом на Лугу. Чья это машина?

— Лейтенанта Звягина, — отвечаю, — а летит старший лейтенант Зотов.

— Зотов? — переспросил комдив. — Не ожидал. Выходи и встречай, подарок везет на хвосте.

Так и укнуло у меня внутри: «подарок» — это не что иное, как механик машины. «Не дай бог, — думаю, — сделает Матвей „бочку“ или боевой разворот, убьет человека». Вообще-то я раз и навсегда запретил эти вольности, особенно после воздушного боя: поврежденный самолет может отказать вообще, если на нем создать перегрузку, а то и развалится в воздухе. На фронте такие случаи были, и мой приказ выполняется, и мы по этому поводу вели разговор. Но всякое может случиться: Матвей пришел не после воздушного боя.

В чем же здесь дело? Почему механик оказался на хвосте самолета?

Дело в том, что при рулении по вязкому грунту самолет Як-1 сильно тянет на нос. Чтобы летчик не чиркнул винтом о землю, не загнул концы лопастей, механик садится верхом на фюзеляж, ближе к хвосту, и летчик вместе с ним рулит на старт для взлета. Рулить иногда приходится долго, и если летчик забыл о механике, ему напоминают по радио. Матвею напомнили, но приемник на самолете Звягина оказался разбитым.

Выбегаю на улицу, жду. Проходит минута, другая, вижу: летит. На хвосте, как и сказал комдив, — человек. Но это меня волнует уже не так, как волновало после звонка комдива. Если на машине не убраны шасси, не работает радиостанция, значит она не боеготова, ей предстоит ремонт, и летчик, не проявляя своих эмоций, сразу пойдет на посадку.

Я не ошибся. Летчик зашел в створ взлетно-посадочной, выпустил тормозные щитки, планирует. Механик сидит на хвосте, обняв фюзеляж ногами. И вдруг, будто нарочно, на полосу вышел трактор. Тогда летчик, добавив обороты мотору, пошел на повторный заход, все ахнули — летчики, техники, механики. Хватит ли у механика сил выдержать эту пытку: ледяной, пронизывающий до мозга костей зимний воздушный поток. Не сорвется ли он, когда летчик накренит машину.

Не сорвался. После посадки к машине первым прибежал инженер полка Василий Иванович Виноградов. Остановился у плоскости и молчит. Даже ругаться не может — так перенервничал. Подхожу, смотрю на Матвея. Мокрый сидит, уставший. Стащил с головы шлемофон, над лысиной — пар. Глядит на инженера полка и удивляется:

— Не понимаю, как Звягин летает на этой машине. Лезет все время вверх… На взлете едва хватило силы ручку отдать. Взлетел, триммер выкрутил полностью, и хоть бы что, никакого впечатления. Даже шасси не стал убирать.