Елена Кочемировская - 10 гениев, изменивших мир

Еще одним шагом на пути к кибернетике стали совещания-семинары, устроенные Винером в Принстоне, – они начались весной 1948 года. Их участники вспоминают, что первое время все происходящее напоминало строительство Вавилонской башни: к работе семинара были привлечены ученые самых разных специальностей – математики, инженеры, психологи, философы, медики, биологи и т. д. На формирование общего языка новой науки ушло немало времени, но это себя оправдало. Винер убедил собравшихся, что нервная система человека должна стать моделью того, как должна работать и структурироваться вычислительная машина, и «специалисты в этих различных областях очень быстро начали говорить на одном языке», словарь которого состоял из терминов, позаимствованных в самых разных сферах знания. Именно тогда, к примеру, сугубо «человеческое» слово «память» стало применяться к машинным ресурсам хранения информации.

В ходе семинаров удалось выработать несколько принципиальных концепций, которые не теряют свою актуальность и сегодня. Во-первых, компьютер должен стать одним из важнейших средств коммуникации (хотя представить его в качестве коммуникационного устройства в начале 50-х годов прошлого века очень непросто). Во-вторых, компьютер должен обеспечивать режим интерактивного взаимодействия – на тот момент эта задача была весьма актуальна, ведь из периферийных устройств существовали только устройства для ввода с перфолент или перфокарт и примитивные принтеры. В зародышевом виде интерактивный режим частично воплотили в уникальный для своего времени компьютер Whirlwind (1950) – именно к нему впервые подключили столь привычную нам теперь алфавитно-цифровую клавиатуру.

Школе Винера, к слову, принадлежит целый ряд работ, которые в конечном счете привели к широчайшему распространению компьютеров, рождению Интернета, появлению самообучающихся систем, развитию методов социального и экономического прогнозирования, моделирования общественных и политических процессов, управленческой теории. Наиболее весомыми (поскольку продолжают развиваться и оказывать влияние на все сферы человеческой деятельности) являются теории: связи/сигналов, информации, систем, управления, принятия решений, автоматов, искусственного интеллекта, синергетика. И всюду ключевым остается вопрос управления процессами в системе и проблема установления с ней эффективного взаимодействия.

Четвертым шагом на пути утверждения кибернетики стало написание «исчерпывающей книги», адресованной широкому кругу просвещенных людей. Эту мысль подал Винеру один из его приятелей, когда Норберт в 1946-м по какому-то делу посетил Париж. Дарвинизм, захвативший его воображение еще в раннем детстве, и бульварная литература ужасов, которой он увлекался подростком, философские аспекты теории относительности в рафинированном изложении Бертрана Рассела и тонкости составления таблиц стрельб, освоенные на артиллерийском полигоне, математические озарения, посещавшие его в обществе геттингенских светил, и «немые» фильмы, где он отдыхал душой от общества коллег, играющих в бридж, – все это со временем пошло в дело, стало материалом, из которого ученый вылепил «Кибернетику» и книги, ставшие ее продолжением.

Собственно говоря, до Винера (за которым, к слову, не числится практических работ, связанных с компьютерной техникой) никому не приходила в голову идея, что вычислительная машина – тот же человек, только железный. Следовательно, ее можно и нужно научить думать, общаться и вести себя по-человечески. Надо не людей приспосабливать к машинам, а функции техники приближать к работе нервной системы и психической деятельности человека. Эта идея, кажущаяся сегодня самоочевидной, перевернула мир, а Норберт Винер прославился как создатель нового мировоззрения, основы которого он изложил в 1948 году в книге «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине».

Книга писалась в 1947 году в Мексике, у Розенблюта, который еще во время войны вернулся на родину. Винер признавал своего мексиканского друга соизобретателем новой науки и посвятил ему первое издание. Рассказывая о своей работе с Розенблютом, он писал: «Мы оба были убеждены, что деление науки на различные дисциплины есть не более, чем административная условность, нужная лишь для удобства распределения средств и сил. Мы не сомневались, что каждый творчески работающий ученый волен ломать любые перегородки, если это нужно для успеха его работы, и нам обоим было совершенно ясно, что наука должна создаваться объединенными усилиями многих людей».