Владимир Кузьмищев - Тайна жрецов майя

Гнев Эрика Томпсона против работ Юрия Кнорозова был, особенно силен еще и потому, что «парень из далекой России» убедительно просто показал, в чем именно заключается основная ошибка возглавляемой американским профессором школы так называемого «ребусного письма». Томпсон и его школа понимали под дешифровкой независимые друг от друга толкования отдельных знаков, по существу сводя изучение древних письмен к бесконечным толкованиям и перетолкованиям произвольно взятых из контекста иероглифов. Такой путь исследования неизбежно заводил в тупик, поскольку был оторван как от задач языкознания, так и от изучения внутренней структуры текста. В итоге малодоказательные толкования и перетолкования порождали не менее малодоказательные опровержения, которые, в свою очередь, порождали столь же малодоказательные опровержения опровержений и так далее и тому подобное…

Иными словами, в подобном «исследовании» попросту смешаны два различных понятия: «дешифровка» и «интерпретация»- Первое из них, как уже указывалось, означает отождествление знаков (здесь — знаков майя) со словами языка (майя); во втором случае имеет место толкование значения отдельных знаков, не дающее, однако, точного словесного эквивалента исследуемого языка, а лишь «объясняющее» смысловое значение знака.

Постараемся пояснить это на конкретных примерах. Перелистывая рукописи майя, мы в свое время обратили внимание на знак

,причем высказали предположение, что он одновременно похож как на кусок плетеной циновки, так и на чешую рыбы.

Если знак

произвольно извлечен нами из текста некоей рукописи или надписи на камне, можно до бесконечности спорить, «циновка» это или «чешуя», приведя соответствующие «доказательства» и «контрдоказательства», одинаково легко опровергающие друг друга. Это типичный случай толкования знака, то есть попытки установить по его рисунку (и только рисунку!) смысловое содержание, которое хотела вложить в него рука, нарисовавшая знак, скажем, на листе папируса или на лубе фикуса.

В пиктографии, или «рисуночном письме», знаки- иконы не имеют языкового эквивалента, в силу чего такой прием их исследования вполне закономерен. Причем рисовальщик подобного «текста», вновь изображая по ходу своего «повествования», например, ту же «циновку», может в третий, десятый или двадцатый раз нарисовать «циновку» совсем не так, как в первый, ибо ему важно только одно: знак-рисунок должен изображать именно то, что он рисует; ему безразлично, похожи ли друг на друга знаки, изображающие один и тот же предмет, лишь бы «читатель» знаков и в том и в любом другом случае угадал в них «циновку»!

Совершенно иначе обстоит дело в иероглифическом письме: знак «циновка» всегда пишется (рисуется) одинаково, потому что это не смысловой, а языковый эквивалент. И хотя некоторые или даже многие иероглифические знаки (это зависит ст степени развитости письма) еще продолжают сохранять смысловую нагрузку и мы даже можем угадать в них изображение того или иного «предмета», они уже передают не понятие «подстилка для лежания», а само слово «циновка», вопроизводя его звучание!

Знак обрел звук и стал фонетическим. В этом качестве он используется и для написания слова, в котором имеется передаваемый им звук (как буквы в алфавите).

Именно таким и является знак

он фонетический и передает звук «ш(а)>>, а изображает циновку или крышу из листьев пальмы, на языке майя-' «шаан».

Возьмем еще один хорошо знакомый нам знак

Это также фонетический знак «u(y)» tизображающий позвоночник и ребра скелета, на майя — «цуул бак». Вот несколько слов, написанных иероглифами майя:

— «цу-лу» — собака, домашняя собака,

— «цу-лу (каан)»» — небесная собаке,

нку-цу» ¦- дикии индюк.,

— «цу-ёН5> — позднее название восьмого месяца календаря майя (древнее название этого же, месяца к’анк’ин),