Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

В те дни яво повсюдо искал. Ну вот. Забралась эта Блошка (из нищеньких княгинь Тенишевых) и слухает. Вошел это Бадьма и говорит: «Если бы я знал, что она… возьмет от меня другого, то я бы его в три минуты прикончил…»

«А как?» – спрашивает тоненький голос…

«А так… он у меня платочков для Мамы просил, я бы яму один дал… Велел себе на грудь положить. И в пять минут готов…»

Потом тот тоненький голос стал просить… заклинать. Но он все одно: «Если бы узнать, что Она из наших рук не уйдет». Тот чего-то обещал… На этом и разошлись…

Вот он – дружок мой! А што Блошка правду сказала, это я потому знаю, што я, действительно, просил у него для Мамы «платочков». Она головой в те дни страдала… Вот.

В этой кутерьме с Илиодорушкой он перебегал как мышь от крупы к колбасе…

Вот он прислал письмо Дуле… А попалось оно потом к Аннушке. Вот он писал: «Владимир Александрович! Верьте мне, я хорошо знаю российский народ, ему всего ближе церковь… и хотя народ верит в странников и в старцев, все же высший духовный сан, как епископ… ему дороже… И если бы он мог выбирать, то сказал бы за него слово…»

Дале он пишет о том, што царю нельзя никак против церкви. А главное, он пишет о том, что боится того гнева, который может навлечь беду на царский дом. «А этот гнев, огненной лавой, льется из уст епископа Гермогена и Илиодора». Што тут старая лисица хитрит, то уж это и дурак поймет. Он ни во что не верит и ничего не боится… Весь он, как и яво платочки, напитан ядом. И ежели он так за них стоит, так это потому, што он не знает, каку сторону яму выгоднее держать? Он, значит, боится того, может меня кто скувырнет.

Узнав обо всем этом, я порешил с им начистую поговорить, а Аннушка отговорила… И все об одном говорят: «Его не надо злить». Мой зверек, да ядовит!

А как я потом узнал, вот что происходило у него. Гермогеша забрал себе в голову: «Не уйду, докуль не получу от Государя ответа на мое послание». А како ж это было послание? Оно было в большой таинственности направлено к Папе. Взялся его доставить Дуля. И было в ем написано:

«Государь мой! Если ты скажешь меня казнить, – иду на казнь. Но раньше скажу все, что мыслю. Господь Бог привел меня пережить самое страшное: видеть, как гибнет Отечество, Царский род, Церковь, а с ней вся Россия. И от кого идет гибель сия?» И тут он пишет, что гибель идет от меня, ибо я – антихрист. Я опоганил дворец, опоганил… царское ложе… И тут старый черт пишет, будто ему от меня известно такое… про Маму и про Великих Княжон Ольгу и Татьяну, што знать может только муж…

Дале он пишет, что в народе полетел слух, што царские дочери… несмотря на малолетство, со мной знаются… И с каждого яво слова, как из помойки, несет смрадом.

А еще пишет он, всем известно, што всех правителей назначает этот антихрист, а посему нет и не будет им благословления… Потом он прилагает две записки: одну от Мамы, в коей она пишет: «Дорогой Учитель! Тоскую по тебе, по твоей молитве. Ибо в душе моей тоска, когда нет тебя близ меня. И все у меня страх, что ты не вернешься. И без тебя, без твоей благодати жить не можно. Жду тебя» 10.

А другое письмо от Великой княжны Татьяны. Вот она пишет: «Дорогой душевный Учитель! Приезжай к нам поскорее. Так нам всем хочется поцеловать твою святую руку. А главное, ты успокоишь Маму. Она так эти дни беспокоится. А вчера у Маленького опять покраснела ножка… и Мама всю ночь плохо спала. И опять у нея желтое лицо и такие печальные глаза. Я знаю, когда ты приедешь и вместо с нами помолишься, то опять у Мамы будет белое лицо и будет хорошо нам. И мы все тебя любим очень. Целую твои святые руки. Татьяна».

И как он не понял, што в этих письмах нет ничего такого, о чем его поганая рука написала. И когда Папа получил это письмо яво… (оно раньше попало в руки Аннушки и она мне его показала: надо ли его дать Папе. И я сказал: небеспременно…). Ну и передали… И Папа в страшном гневе кричал: «Если не уберут этого сумасшедшего, то я прикажу его посадить на цепь! Уберите его!.. Я никогда, никогда больше не увижу его!»

Этот ответ Папы не был передан Гермогешке… А потому он ерепенился и все ждал ответа на свое письмо. И когда Бадьма стал его просить покориться Царской воле и поехать, то он задумал таку штуку. Одел на себя вериги. Собрал чрез послужников боле ста человек и вышел с ними… так он хотел пойти ко дворцу. Но его захватили. Челядь разогнали… и его закрыли на ключ.

Тут-то Бадьма привез Митю-Пискуна… и вместях уговорили Гермогешу уйти добром. А Бадьма, его выпроваживая, дал ему слово, что Папа его вскорости вернет. Хоча и знал, старый бес, что этого не буде. А может, еще надеялся меня съесть. Тогда бы яму Гермогеша пригодился.