Лев Лурье - Ленинградский фронт

Чтобы проникнуть в торговую мафию, чекисты вербовали агентов в магазинах и Ленпищеторге. Жулики, попавшиеся на малом, охотно становились осведомителями и выдавали всю цепочку расхитителей. Среди них встречались и простые продавцы, и снабженцы высокого ранга. Подделывали документы, обвешивали, мешали продукты с водой и олифой. Только через один магазин разворовывались тонны продовольствия.

В спецсообщениях НКВД расхитителей продуктов называли «хищниками». Для «хищников» не было проблемы выживания. Был удачный момент, чтобы разбогатеть. При обысках на квартирах торговых работников обнаруживались ценности на миллионы рублей, десятки тонн продуктов. Их распределяли по госпиталям и детским учреждениям. Госбезопасности в первую блокадную зиму удалось вернуть ленинградцам объем продовольствия, равный 3–4-х дневному потреблению.

Аналитики германской разведки пытались объяснить, почему ленинградцы не подняли бунт и не открыли фронт. Они писали в донесениях про голодную апатию, тупую покорность власти, страх перед НКВД. Но была и другая правда, которая не поддается объяснениям и расчетам.

Известная ленинградская художница Остроумова-Лебедева всю блокаду вела дневник. Записи в нем сугубо личные, порою резкие, точно не для советской печати. Но есть в дневнике и такая запись: «17 ноября 1941 года. Голод. Страшный голод и, кажется, нет выхода. Но я всем существом своим, умом, душой и сердцем сознаю, что нам сдавать немцам Ленинград нельзя! Нельзя! Лучше нам всем умереть».

Из донесения немецкой разведки 2 января 1942 года: «Немецкое военное командование не перестает удивляться упорству и стойкости русских. Это ничего не меняет в их отчаянном положении в Ленинграде, но все же около десяти немецких дивизий остаются связанными на этом фронте».

ВОСПОМИНАНИЯ:

Москаленко Нина

Восстания не могло быть. Нас с детства воспитывали пионерами, комсомольцами. У нас закалка, другой внутренний мир. Мы все плохо жили. Мы не знали, что люди по-другому могут жить. Однажды выступил Сталин. Он сказал: «Жить стало лучше. Жизнь стала веселей». Не знаю, что у нас тогда преобразовалось, но правда, улучшилось что-то. Закалка была советская. Мне даже не представлялось, что мы можем думать по-другому, что может быть восстание. Это невозможно. У нас не было такого сознания. Я по себе сужу.

Шу Мария

Весной 1942 года по всему городу вскопали огороды, всюду, где была земля. На Марсовом поле, прямо на Большом проспекте, во дворах. Помню, преподавательница из школы даже угощала меня редиской. Потом мы собирали какую-то траву съедобную. Весной и летом еще было плохо с продуктами, и организм был очень истощен. Мне кто-то сказал, что надо есть крапиву, и я ела, просто сырую. У меня была цинга на ногах. Ноги раздулись, из язв сочилась вода и кровь. Температура тела доходила до 40 градусов. В то время врачи практически не обслуживали простой народ. Из школы мне прислали витамины и таблетки со вкусом помидоров. Видимо, выжимка какая-то. Потом мне кто-то сказал, что надо есть сырую картошку. Я обменяла зимнее пальто на несколько картофелин. Вымыла клубни и ела с шелухой, кусками. К школьным экзаменам я кое-как поправилась.

С марта 1942 года началась очистка города. Мы ломом и лопатами отбивали грязный лед и грузили его в емкости, похожие на ванны, и отвозили на санках в район Петропавловской крепости. Однажды мы наткнулись на замерзшего человека подо льдом.

Надо отдать должное руководству Ленинграда, они вовремя занялись уборкой города, ведь не было никаких эпидемий.

Когда я окончила школу, устроилась уборщицей, чтобы получать служебную карточку. Работать мне было тяжело из-за слабости и истощения. Мне часто помогали. Так я продержалась август и сентябрь. А в октябре устроилась в госпиталь № 1359. Когда поступали раненые, надо было переносить их, мыть, кормить и многое другое. Если у меня было свободное время, то я ходила в палаты и читала раненым книги. Отношение к раненым было хорошее и со стороны медсестер, и со стороны врачей. Было неплохое питание. Я когда попала в госпиталь, даже не голодала, а порой ела впрок.

Щупляков Эриксон

Весной 1942 года, только травка появилась, — начали ее собирать и вырывать друг у друга. В конце марта врачи и медсестры обходили дома, осматривали, записывали, сколько кого осталось, особенно детей. Послушала меня врачиха, написала — в госпиталь. У сестренки Верочки — кровяной понос, Ирочка — с воспалением легких. Ей надо было хорошее питание для легочников, а ничего же не было. Врач вывела мать и говорит: «Мамочка, вашей дочери нет, у нее не легкие, а гармошка». Первая Верочка умерла, за ней — Ира.