Все это объясняет – почему в ПВЛ Владимир выставляется как братоубийца и яростный сладострастник, который не останавливается перед публичным изнасилованием княжны Рогнеды. «Был Владимир побежден плотским вожделением», – сообщает летопись, подчеркивая, что «зло есть женская прелесть». Не будем сейчас выяснять – насколько верно ПВЛ рисует нравственный облик князя Владимира. Обратим лишь внимание на то, что она не жалеет для этого самых ярких красок. Как будто кто-то хотел вызвать неприязнь к Владимиру – пусть и на подсознательном уровне. Могут возразить, что летописец просто хотел подчеркнуть контраст между князем-язычником и тем же самым князем, принявшим христианство. Однако ПВЛ никак не говорит об исправлении князя, об изменении его, так сказать, «морального облика» – уже после Крещения. Но, может быть, летописец всего лишь рубил правду-матку, отдавая должное князю, принявшему христианство, и честно вскрывая его же пороки? Предполагать это было бы наивным. Летописание не есть простое изложение фактов – это пропаганда, орудие политической борьбы. И подчеркивание пороков Владимира (скорее всего, изрядно преувеличенных, если только не выдуманных) – это акт, имеющий политическую подоплеку.
Грекофильский заговор против Святослава
Не случайна и лакуна в ПВЛ. Князь явно предпринимал какие-то шаги, направленные на усиление своей власти (по «ромейскому» образцу) и укрепление церковной самостоятельности Руси. Это нужно было тщательно скрыть от русичей, что и произошло во время составления ПВЛ, в эпоху феодальной раздробленности, когда неразумные потомки Владимира Святославовича забыли о величественных замыслах Крестителя, сосредоточившись на своих разборках. В борьбе за Русскую Национальную Церковь Владимир Святославович вынужден был противостоять могущественной грекофильской партии, желавшей как можно сильнее привязать Русь к Царьграду – без возможности совершать геополитические маневры. Судя по всему, именно эта партия настойчиво саботировала проведение балканской политики Святослава Игоревича и приложила руку к его трагической гибели в 972 году.
Историков давно уже интересует та метаморфоза, которая произошла в отношении князя Святослава к христианам. «Повесть временных лет» сообщает о том, что он не препятствовал своим людям принимать крещение. Тем не менее, после неудач, начавшихся в ходе балканской войне 970–971 годов, Святослав, по данным «Иоакимовской летописи», развернул репрессии против своих дружинников, исповедующих христианство. Более того, он задумал «избити» христиан после возвращения в Киев. В чем же дело? Почему на князя вдруг напал приступ языческого фундаментализма? Раньше ведь он воевал с христианами бок о бок, и его язычество отнюдь этому не мешало. Как и христианам ничто не мешало воевать против императора христианской Византии. Что же изменилось? Логичнее всего предположить, что какая-то часть христиан составила политическую оппозицию Святославу, выступив за прекращение войны с ромеями. Косвенно об этом свидетельствуют данные византийского автора Льва Диакона, который сообщает о военном совете русов от 21 июля 971 года. Тогда некоторые русские военачальники призвали заключить мир с Византией – против воли князя. Возможно, что речь идет о христианской части дружинной элиты.
Святослав отверг это предложение, произнеся свои знаменитые слова: «…Да не посрамим земле Русские, но ляжем костьми, мертвые бо сраму не имам». Однако можно представить себе – с каким настроем сражались против византийцев сторонники мира. Могут возразить, что мир, в конце концов, заключили, так не лучше было бы послушать «пацифистов»? Но тут можно задать и встречный вопрос – а не лучше ли было бы самим пацифистам отказаться от своего пацифизма? Глядишь, и результаты были бы другими. Да и неизвестно еще, какими бы оказались условия мира. От русов вообще могли потребовать разоружиться – со всеми вытекающими последствиями (христиане, впрочем, оказались бы в исключительном положении). И здесь стоит обратить внимание на слова князя Святослава, переданные в ПВЛ: «Нам некуда деться, волей или неволей мы должны сражаться». И вот, само сражение было проиграно, но император согласился отпустить русов домой, заключив с ними вполне приличный (учитывая сам факт поражения) договор. В любом случае, налицо оппозиция князю Святославу, выступающая за мир с ромеями. И дело здесь не в религии, но в политике. Когда пацифисты считали, что князь сможет одолеть Иоанна Цимисхия, они воевали против Византии – несмотря на свою религиозную принадлежность. Когда же им показалось, что шансы Святослава ничтожно малы – им захотелось мира. Это уже политика, а не религия.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу