Александр Елисеев - Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы

Вообще христианизация никак не укрепила единство русских земель. Уже после смерти Владимира Святого междоусобная борьба достигла своего накала. Дошло до того, что поляки оказались в Киеве, а Русь была поделена на две части по Днепру между Ярославом Мудрым и Мстиславом Удалым. Все улеглось только в 1036 году, а так кризис длился аж 21 год. А после смерти Ярослава возник триумвират Ярославичей и начался новый тур военно-политической распри, который завершился Любическим договором, который определил – каждый держит вотчину свою. То есть первый христианский век Руси характеризуется не усилением русского единства, но его ослаблением. Некоторые идеологи неоязычества даже обвиняют в этом само христианство, но сие, конечно, абсурд – чем христианство могло усилить центробежные процессы? Нет, речь идет о внутриполитических процессах (на которых сейчас останавливаться не будем). Раскол же произошел бы и при язычестве. Но вот если бы раскололась языческая Русь, то это сопровождалось и религиозным расколом. Христианство было силой молодой и наступательной, язычество – старой и уходящей. При Владимире первое окончательно победило второе – в том числе и политически. Но до этого было некое равновесие. Так вот, сохранись это равновесие – и мы получили бы, в период раздробленности, две Руси – христианскую и языческую. Князья стали бы использовать обе веры в политических целях. Произошло бы то же, что случилось с сербами и хорватами, но только в гораздо большем масштабе. Две Руси боролись бы друг с другом ожесточенно и, в конечном итоге, оказались бы поглощены внешними силами. А так – была религиозная база для национального единства. Как бы не враждовали друг с другом русские князья, но они были христианами – потомками Владимира Крестителя. И в будущем общая вера стала хорошим залогом для объединения. Так что Крещение произошло вовремя. Все могло затянуться – и очень даже просто. Известно, что Владимир, еще будучи язычником, затеял религиозную реформу, которая могла бы продлить агонию язычества – ровно до начала дробления. Однако князь вовремя отказался от своих реформаторских усилий, выступив в качестве «революционера».

Теперь необходимо коснуться сути того, что обычно называется язычеством. В центр его часто ставят поклонение различным стихиям, материальным объектам и т. д. Это не совсем верное представление – язычники все-таки поклонялись личностным богам, и это черта общая для всех. Другое дело, что славянам «повезло» меньше, чем грекам, индоариям или скандинавам, – не сохранились письменные памятники. Хотя сам фольклор дает очень большой материал для реконструкций, чем и воспользовались такие серьезные исследователи, как Б.А. Рыбаков, В.Н. Топоров, В.В. Иванов и т. д. В то же самое время язычество считает вещи нашего материального мира проявлением божественных сущностей, имеющих одну единую природу. Таким образом, солнце может выступать как проявление и атрибут бога Солнца. Человек также рассматривается как потомок божества – так, в «Слове о полку Игореве» русичи названы Даждьбоговыми внуками. Апологеты неоязычества считают это огромным мировоззренческим плюсом – дескать, и человек здесь поднимается до уровня бога, и к природе относятся с сакральным трепетом. Между тем, ликвидация дистанции между божественным и природным (человеческим) ведет к духовной дезориентации. Не случайно же во всех религиях подчеркивается отличие одного от другого. И там, где оно сводится к минимуму, человек впадает в соблазн отказаться от своей самости, растворившись либо в природном, либо в божественном. В первом случае человек впадает в некую дикость паганизма, действительно считая богов всего лишь атрибутами природных сил. И тут, действительно, уместен насмешливый упрек в поклонении «пням». Во втором же случае рождаются некие «высокие» доктрины, предполагающие полное слияние с Божественным – или даже с чем-то совсем неопределенным. Здесь человек рассматривается как частица чего-то высшего, чья самобытность иллюзорна. Против этих языческих растворений решительно выступает «авраамическая традиция», которую связывают и даже отождествляют с исламом, иудаизмом и «западным христианством» (католицизмом и протестантизмом). В «авраамизме» творение решительно и однозначно отделяется от Творца, а между ними обозначается некая великая метафизическая пропасть. И наличие этой пропасти чревато уже отчуждением человека от божественного. Православие предлагает третий метафизический путь. Согласно учению Святых Отцов, Бог непознаваем по своей сущности («усии»), но вполне возможно соединиться с ее (сущности) нетварными энергиями («логосами»), осуществив об о жение («теозис»). Энергии-логосы («идеи-воления»), которые исходят от всех трех Лиц Святой Троицы, пронизывают весь мир, делая его причастным Божеству. И соединяясь с ними, человек становится богом по благодати (усыновлению), но сохраняет при этом свою самость, свою сущность, не растворяясь в бескрайнем океане Божественного.