Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812

Ответ царя, направленный на имя главы правительства, был несколько иным. Он взял своего посла под защиту: «…Я не придаю никакого значения тому, что могут делать ничтожные памфлетисты, которые никак не связаны с правительством, потому я и не придал значения обвинениям, которые были возведены на графа Моркова. Этот официальный представитель слишком хорошо знает мое стремление развивать и укреплять полнейшее согласие с Францией, и поэтому невозможно, чтобы он решился потворствовать чему-либо противному интересам и планам его правительства» [29] [29] Там же, с. 371. .

Наконец, для внутреннего, так сказать, употребления, Александр лишь очень мягко упрекнул своего посла за общение с памфлетистом. Зато буквально за несколько дней до этого выразил ему свое полное доверие и поддержку: «Донесения ваши оправдывают в полной мере доверенность, которую имею я к деятельности и искусству вашему в делах. Ободряя все подвиги ваши (!), нужным почитаю войти здесь в некоторые изъяснения для дальнейшего вашего руководства…» [30] [30] Там же, с. 345. Не прекращал царь высказывать доверие Моркову и впоследствии.

В начале 1803 г. отношения между Англией и Францией начинают портиться. И вопрос здесь не в тех или иных действиях конкретных политиков. Бурное развитие французской промышленности, нежелание Бонапарта бесконтрольно допускать на французский рынок английскую продукцию в ущерб отечественному производителю, наконец, французская колониальная экспансия и огромное усиление Франции на континенте — все это не могло не обеспокоить английскую буржуазию. В течение более чем столетия Англия была фактически единственной в мире мощной капиталистической державой. Английские купцы и промышленники привыкли к тому, что у них нет опасных соперников. Английские дешевые и высококачественные товары повсеместно легко подавляли конкуренцию слаборазвитых мануфактур феодально-монархических стран. Так было, в частности, и в России, которая фактически превратилась в сырьевой придаток для английской индустрии. И вот в Европе появилось большое государство, где глобальные социальные изменения привели к появлению мощной рыночной экономики.

Обычно принято писать, что английское правительство было очень сильно обеспокоено событиями на севере Италии и посредничеством Бонапарта в швейцарских делах [15] Из земель, потерянных австрийцами на севере Италии, была образована так называемая Цизальпинская республика. В январе 1802 г. Цизальпинская республика была переименована в Итальянскую республику, а её президентом был избран Наполеон Бонапарт. В сентябре 1802 г. Пьемонт был окончательно присоединён к Франции. Наконец в январе 1803 г. между Французской республикой и Швейцарской конфедерацией был подписан так называемый акт о посредничестве. Швейцария сохраняла независимость от Франции, однако её конституция была фактически создана Бонапартом. Наконец Швейцария обязалась выставлять вспомогательный воинский контингент для французской армии. . Это, конечно, так, но не совсем так. На самом деле главной причиной раздражения английских правящих кругов был страх потерять безраздельное экономическое лидерство, потерять свои барыши.

Франция, выйдя из горнила революции, стала столь процветающей и богатой, что это пугало английских банкиров сильнее, чем пушки наполеоновской армии. Британские олигархи больше боялись мира, чем войны. Крокодиловы слезы по поводу независимости Швейцарии или Италии соответствовали действительности не более, чем в наше время демагогия о защите демократии со стороны известного всем государства. Мир приведет Англию к полному разорению — провозглашали сторонники Питта и Кэннинга.

Ясно, что мир в таких условиях не мог быть прочным, и достаточно было одной искры для того, чтобы вызвать взрыв. А таких искр, сыпавшихся со всех сторон на пороховую бочку англо-французских отношений, было предостаточно. В то время как Бонапарт послал в Лондон в качестве посла генерала Андреосси, человека покладистого и положительно относящегося к Англии, выбор английского правительства был прямо противоположным.

Первый министр Аддингтон, желая сделать жест в сторону непримиримых тори и подчеркнуть, что, несмотря на заключение мира, он бдителен по отношению к Франции, назначил в качестве посла в Париже небезызвестного нам лорда Уитворта. Уже сам этот выбор заставил Бонапарта изумиться — ведь новый посланник был причастен к организации убийства Павла I! Уитворт был известен в Англии как ярый противник подписания Амьенского договора, а его отвращение по отношению к Франции было, по выражению современников, настоящей «патологией».