Феликс Лурье - Полицейские и провокаторы

Несмотря на родство душ, Герасимов недолюбливал Рачковского, он считал его своим конкурентом и человеком с примитивными взглядами, отставшим от времени. «Все сводилось у него,— писал Герасимов,— к одному — деньгам: нужно купить того-то и того-то; нужно дать тому-то и тому-то. Иногда пустить деньгами пыль в глаза через агента... Он, по-видимому, был убежден, что за деньги можно купить все и каждого» [596] 68 Герасимов А. В. Указ. соч. С. 30. . Купить каждого Рачковскому не удавалось, но все же этот корыстолюбивый рыцарь провокации, мобилизованный Д. Ф. Треповым для подавления освободительного движения, успешно засылал своих агентов в оппозиционные и революционные партии. Рачковский считал, что каждый революционер, попавший в руки политической полиции, должен быть ею завербован. К счастью, его служба на благо Отечества оказалась непродолжительной. В июне 1906 года Столыпин отправил его в отставку. Слишком одиозна была эта фигура, уж очень много мрачного и мерзкого связывали с ней. Рачковский оказался хуже, аморальнее, чем дозволялось даже в начале XX века Департаментом полиции, а главное, почти все его проделки не удалось скрыть от огласки. Но и за короткий, чуть более года, срок пребывания у полицейской власти Рачковский успел с помощью политической провокации нанести урон молодой демократической среде, нарождавшейся в русском обществе. Он дробил, разрушал, растлевал молодые, неокрепшие ее ростки.

Обозревая результаты деятельности Рачковского, бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин в открытом письме Столыпину, написанном в Мюнхене 27 июня 1906 года, пытался объяснить и обосновать аморальность провокации и необходимость отказа от ее применения. Чего стоит только один пример из письма Лопухина — факт существования в здании Петербургского губернского жандармского управления тайной типографии, оснащенной печатным станком, отобранным при обыске у революционного кружка. На нем жандармские офицеры печатали прокламации от имени существовавших и не существовавших прогрессивных и черносотенных организаций. Когда же типография перестала справляться с растущими потребностями, вице-директор Департамента полиции Рачковский приобрел в Европе более совершенное оборудование и установил его у себя в секретном отделе, а заведование новой типографией поручил ретивому погромщику ротмистру М. С. Комиссарову.

Лишь из воспоминаний Лопухина, увидевших свет в 1923 году, удалось узнать, почему свое открытое письмо Столыпину ему пришлось публиковать в Мюнхене. «Когда, находясь летом 1906 г. за границей,— писал в воспоминаниях А. А. Лопухин,— я прочел в русских газетах отчет о заседании Государственной думы, в котором Столыпин давал свои объяснения по запросу о Комиссарове и его типографии, я, видя существеннейшее искажение Столыпиным истины, написал ему официальное письмо, в котором изложил все те данные, которые в свое время были переданы мною Витте. Имея уже тогда основания не доверять Столыпину, я, дабы устранить возможность уклонения с его стороны от правды, копию письма послал в редакцию газеты «Речь», но она поместить его на страницах своих не решилась» [597] 69 Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний. М., 1923. С. 95— 96. .

Давая показания в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, Комиссаров утверждал, что не знал, для чего предназначались листовки, и выставлял себя жертвой интриги, затеянной Лопухиным и С. Д. Урусовым совместно с начальником Особого отдела Департамента полиции Н. А. Макаровым. Его объяснения сводились к тому, что Макаров дал ему текст листовки и приказал напечатать [598] 70 См.: Падение царского режима. Т. 3. Л., 1925. С. 158—161. . Почему-то следователи не возразили Комиссарову, возможно в силу неосведомленности. Дело в том, что все три лица, названные отставным жандармским генералом Комиссаровым, активно боролись против провокации и поверить его объяснениям не представляется возможным.

Приведу еще один отклик на выступление Столыпина в Думе — отрывок из открытого письма Меньшикова:

«Вы говорили заведомую ложь или были непростительно плохо осведомлены, когда заявили, что русское правительство не терпит этот смертный грех Охранных отделений и Жандармских управлений. Правда, Вы признали в случаях наиболее резких, получивших уже огласку, элементы провокации, но старались все-таки доказать, что она — явление спорадическое. Если жандармский подполковник Заварницкий через своих агентов распространял революционные издания, подделывал печати, подкладывал бомбы; если секретный сотрудник Бровцов, получив от ротмистра Никифорова деньги и оружие, организовывал экспроприацию и лично в ней участвовал; если другой агент, Егоров, по приказанию полковника Дремлюги, помогал оборудованию тайной типографии и сам в ней в течение нескольких месяцев печатал «преступные» воззвания, которые тысячами получали распространение,— все это, пожалуй, и по Вашему мнению, носит характер провокации» [599] 71 Меньщиков Л. П. Открытое письмо. Париж, 1911. С. 10. .