Продолжатель Феофана: Жизнеописания византийских царей

5. Болгарский царь Крум, делая вид, будто стремится к согласию и дружбе, искал с нами мирного договора при том, однако, условии, что ежегодная дань, как и решено было предками, будет доставляться ему в уплату подати; к тому же он предложил, чтобы как болгарские, так и ромейские перебежчики были возвращены на родину. Требование о перебежчиках показалось синклиту неуместным, хотя царь Михаил, боясь утратить мир, был совершенно согласен с болгарским предводителем. [10]Однако сенат, чье мнение защищал и поддерживал магистр Феоктист, взял верх [20], и от пустых слов снова перешли к ратным делам [21]. И это безусловно правильно, ибо кто, если он только человеколюбив и сострадателен, согласится выдать свирепости ничем от диких зверей не отличающихся скифов [22]человека, который из-за превратностей жизни отказался от родины (а как говорят, ничего нет ее слаще [23]), от супруги и детей и бежал в Ромейскую державу, будто к неприкосновенному алтарю. Многие не могли вынести скифскую жестокость и дикость и бежали к нашей кротости и порядку, по этой причине и боялись их князья, как бы не обезлюдело и мало-помалу не перебежало к нам их племя, и потому неоднократно вплоть до нашего времени вели с нами долгие переговоры. Но напрасны, согласно пословице, были их песни [24]: они натолкнулись на твердых людей.

6. И вот вскоре обе стороны снарядились одна против другой. Михаил велел своему ипостратигу Льву вместе с войском быстро вернуться с Востока и переправиться, но, рассчитывая на его помощь, он лишь приобрел непримиримого врага. Осыпая ромеев градом хвастливых речей и угроз, грозил Крум людей гибелью, земли разорением, деревьев вырубанием, домов сожжением; словно весенний поток устремился он на нас и хвастался, что всех подчинит своей власти. Но царь выступил против него и сразу пресек эти непомерные угрозы и только что не вынудил оставаться в собственных пределах, не переходить границ и не грабить нашей земли. Не раз из рядов своих вызывал противника Михаил, но тот, зная о своем бессилии, не осмеливался и не решался поднять меч на царя. И доволен был царь, что и без боя (никогда не ясен его исход!) удалось ему дать отпор натиску Крума и смирить дерзость его воинов. «Поскольку, – сказал царь, – мы не можем из наших рядов вызвать врага на битву, но он уклоняется от боя и остается на месте, что надо нам делать?» И пожелал царь тихо, спокойно вернуться в свое царство, однако Льву показалось недостойным для ромейского царя обращать спину врагу: так он расценил прекрасное царское решение потому, что не умел мыслить честно и здраво, а только дурно и коварно, а еще потому, что сам замыслил взять всю власть над Ромейской державой. «Двинем на врагов, царь, – сказал Лев, – и еще сегодня увидишь ты, как я их одолею и завоюю победу, ибо твоей молитвой и твоим упованием обрету мужество и пойду в бой». Взволнованный и увлеченный такими речами Михаил распорядился развязать сражение. Но не успела начаться битва, как Лев, постоянно мечтающий о царской власти, повернул назад и устремился в бегство. Какое-то время ни враги, ни сам Михаил не могли ничего понять, ведь еще не случилось ничего такого, что обычно происходит в сражениях, ни с той, ни с другой стороны не успел отличиться ни один воин, битва только начиналась и даже было неясно, сошлись ряды или нет. Вот почему и болгары и вообще все решили, что это – хитрость и что ромеи хотят увлечь их за собой, а потом повернуть ряды и напасть на них. Когда же до тех и других дошло, что бегство это настоящее, а не из хитрости, враги напали на бегущих и победно учинили великую резню [25]. Михаил же с немногочисленными своими воинами пытался лишь спасти самого себя и даже не помышлял [11]сопротивляться врагу. Именно так изображают это сражение некоторые авторы, но есть и такие, которые приписывают спасение войска и мужество в бою Льву, в то время как замыслили зло и покинули боевые порядки якобы не воины Льва, а царские отряды [26]. Как бы то ни было болгары неожиданно взяли верх, ромеи же, удрученные страшным и тяжким поражением, отослали прочь царя, тревожившегося за свою душу. И вот он направился к царским покоям, а Льва, как некий оплот, оставил следить за врагами, чтобы не учинили они большого разбоя. А тот, воспользовавшись удобным случаем, принялся подстрекать солдатский сброд и понуждал его поносить царя. «Не пристало, – говорил он, – начальствовать над львами оленю (это по басне [27]), который ныне пустился в бегство и бежит к жене под юбку, а нас, свое войско, оставил на растерзание врагу». Не успел он закончить перед сообщниками такие речи, как подхваченные толпой болтливых льстецов, стали они претворяться в дело. И вот немедленное провозглашение, и в один день, в какие-то мгновения превратился Лев из частного лица в императора [28].