Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

На рассвете следующего июньского дня, вырвавшиеся далеко вперед за казацкую пехоту конные тучи Хмельницкого и Ислам Гирея одновременно ударили по двум польским лагерям. Казаки гетмана вщент разнесли частных жолнеров Вишневецкого, который традиционно бросил своих отбивающихся солдат и влетел к Фирлею, у которого татары уже взяли в плен шесть тысяч человек. Через несколько часов лагерь армии вторжения у Збаража и реки Гнезны был уже обложен союзниками и это уже было начало неизбежного конца польского регулярного войска, которому мог помочь только король, собиравший шляхту за Замостьем.

Хмельницкий, всегда берегший невосстановимые опытные казацкие полки, решил извести поляков техническим измором и пятьдесят тысяч казаков с сорока тысячами посполитых в таборе плотно закрыли польский лагерь с пятьюдесятью тысячами жолнеров. Богдан, знавший, что к королю должно было собраться около тридцати тысяч шляхтичей с военными слугами, был очень задумчив. Две недели назад он отправил тридцатитысячный казачий корпус Михаила Кричевского на перехват такого же войска Великого княжества Литовского во главе с Янушем Радзивиллом, получившим из Варшавы приказ взять Киев и ударить мятежникам в тыл. Гетман видел, что с союзным Ислам Гиреем ему должно хватить сил разгромить короля, но он очень хорошо знал, что «то, что должно бы быть – редко бывает». Сотни тысяч воинов с обеих сторон готовились к битвам не на жизнь, а на смерть, которая никогда не любила заставлять себя ждать.

В ночь на 3 июля казаки насыпали вокруг лагеря Фирлея высокий вал, с которого на рассвете открыли непрерывный огонь семьдесят орудий. Обстрел был усилен атаками гуляй-городин, передвижных деревянных башен, минными подкопами и отчаянными штурмами, во время которых «разъяренное хлопство лезло на поляков как смола, а татарские стрелы, летавшие везде, затмевали солнечный свет».

С 29 июня по 15 августа на лагерь армии вторжения обрушилось шестнадцать штурмов. Жолнеры несколько раз отступали в новые, меньшие укрепления, заранее строившиеся внутри главного лагеря, а казаки тут же насыпали и насыпали перед шляхетными шанцами все новые и новые высокие валы. Обстрел артиллерийским и ружейным огнем противника велся днем и ночью и пули летели в лагерь Фирлея как град. Потери жолнеров были огромны, их ружья, для которых заканчивался порох, потрескались от частой стрельбы, а пушкарей у орудий в первые дни выбили казацкие снайперы. Тут и там казацкие гарматы раз за разом посылали врагу зажженные клубки шерсти и нитей, вызывая в лагере частые пожары. Польские инженеры чуть ли не по всему периметру рыли и рыли контрминные подкопы и подземная война не прекращалась никогда, заставляя плохо спать измученных осажденных.

Воды и еды не хватало даже постоянно сокращаемым жолнерам и шляхте. Польский участник Збаражской осады удрученно писал: «Мы не успевали хоронить мертвых. Летний жар, теснота, гниение трупов удушали осажденных. Наступил ужасный, губительный голод. В лагере нельзя было ничего достать ни за какие деньги. Паны питались конским мясом. Шляхтич завяливал свою лошадь и нередко дрался за нее с товарищем, но скоро и это продовольствие закончилось. Жолнеры питались падалью, собирали кошек, собак, мышей, отрывали кожу с возов и обуви и ели, разваривая ее в воде. Иные грызли зубами спекшуюся землю».

Хмельницкий не мог держать все свои полки у Збаража и на заслоне перед Замостьем, где собирался в бой Ян Казимир со шляхтой. В середине июля резко изменилась военная ситуация у Киева.

21 июля тридцатитысячное войско великого литовского гетмана Януша Радзивилла отбросило авангард полковника Голоты и в длившемся весь длинный летний световой день кровопролитном сражении конной атакой с тыла разбила казачий корпус наказного атамана Михаила Крического, потерявшего семь тысяч воинов. Израненный геройский полковник приказал оставить его умирать на поле боя, попал без сознания в плен и через сутки умер от ран, повторяя в бреду слова: «Боже, так загубить тридцать тысяч казаков!»

Кричевский не знал, что литвины потеряли в этом сражении у Лоева тоже почти десять тысяч жолнеров и Радзивилл, узнавший что перед ним быстро разворачиваются присланные Хмельницким новые казацкие полки, сам обескровленный, решил не превращать в трупы оставшиеся две трети своего войска и отступил в глубь Беларуси, переформировываться и приходить в себя. Узнавший о гибели третьего побратима, спасшего его осенью 1647 года от казни, Хмельницкий был очень грустен. Он видел, что Кричевский своей отчаянной обороной несмотря ни на что, все же защитил основное Войско Запорожское от удара Радзивилла.