Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Степенно выговорив плоды большого боярского коллективного ума, Унковский напыщенно передал Хмельницкому и, очень сосредоточенный, чтобы случайно не улыбнуться, или не дай бог, не расхохотаться, старшине «образцовое письмо» – обязательный наказ, как полностью следует писать бесконечный царский титул Алексея Михайловича и предупредил, что любая ошибка в этом титуле на Москве считается государственным преступлением. Гетман вежливо ответил, что Польская Корона обращает внимание только на подпертые силой слова и отправил вместе с Унковским в Москву своего политического советника и побратима Федора Вишняка.

Узнав об украинском посольстве на восток, Варшава тут же прислала в Москву своих представителей, в соответствии с Поляновским миром 1634 года потребовавших прервать все контакты с изменником Хмельницким. Впрочем, сейм и сенат по своей многолетней привычке, назначил в послы невменяемых шляхтичей, которые высекли сами себя и Польскую Корону. Посланники-королята в дипломатическом грузе навезли в столицу Московского царства море контрабанды, которой стали нагло торговать прямо из отведенного им дома, да и сами вели себя в официальных гостях по-варшавски разнузданно.

Воспользовавшись тем, что «послы Речи Посполитой, будучи у великого государя, своей дуростью, развязностью, пьянством, табачной и винной торговлей вечного докончания не подкрепили», Москва не стала продлевать с Варшавой русско-польский Поляновский мирный договор. Царь и бояре понимали, что восстание Хмельницкого дает им возможность отвоевать у Польши Смоленск, а по поводу самой Украины видно будет.

Богдан побеспокоился, чтобы о поведении официального польского посольства пьяниц и контрабандистов в Москве узнали в Европе. Впрочем, государственные соседи Речи Посполитой давно знали ее очумелую цену. Увидев силу созданного Хмельницким стотысячного Войска Запорожского, монархические соседи пока решили в домашнюю войну шляхты и казаков не вмешиваться. Там видно будет. Чигирин и Варшава летом 1649 года оставались один на один, и это была очередная победа украинского гетмана.

Хмельницкий, видя, как за Львовом формируется новая польская армия вторжения, послал в Варшаву протест, на который сенат улыбчиво ответил: «Хочешь мира – готовься к войне!» Богдан тут же на всю Европу возразил: «Готовься – но не веди ее!» В ответ, нагло и спокойно сорвав Переяславское перемирие, 21 мая 1649 года регулярные хоругви Адама Фирлея рванулись на Волынь.

Огнем и мечом жолнеры и шляхта начали восстанавливать старые панские порядки на юго-восточных крессах Речи Посполитой. Казацкие полки заслона, стоявшие цепью от Случи до Чигирина, поддерживаемые селянами и мещанами, в кровавой пене пятились назад, уступая огромной польской силе. Через пять дней после 21 мая навстречу армии вторжения из Белой Церкви вышла отмобилизованное Войско Запорожское во главе с гетманом и через несколько десятилетий достоверный казацкий летописец-хронист Самовидец писал: «При Богдане Хмельницком в полках было неисчислимое войско, потому что некоторые полки имели казаков больше двадцати тысяч каждый, а иная сотня тысячу. Все, что было живым, поднялось в казачество. Иные люди, сколько их было, все шли со двора, только одного дома оставляли».

31 мая в Черном лесу войско Хмельницкого встретилось с союзной, слава богу, не враждебной крымской ордой и две огромные силы через Умань пошли на Збараж, город между Винницей и Львовом. Именно там двумя отдельными лагерями стояли армии Адама Фирлея и Иеремии Вишневецкого, совсем не ожидавших казаков, всегда двигавшихся под прикрытием боевого табора. В хоругвях читали универсал Яна Казимира о снятии изменника Хмельницкого с поста гетмана Войска Запорожского и назначения за его голову огромной награды в десять тысяч злотых.

Чтобы разъединить польские силы, Хмельницкий послал к Меджибожу войсковую группу побратима Данилы Нечая, который имитировал атаку основного казацкого войска на стратегический Каменец-Подольский. Само собой, почти столетний региментарь Фирлей купился на гетманскую уловку, ослабил регулярную армию вторжения, и послал на перехват Нечая польные хоругви своего заместителя Станислава Ландскоронского. Збаражская эпопея началась.

В светлый и безоблачный день 28 июня на огромный лагерь армии вторжения вдруг налетела черная туча и молния из нее ударила прямо в войсковое знамя, стоявшее у шатра Фирлея на возвышении. В хоругвях зашептались о недобром предзнаменовании и оно, конечно, совсем скоро оправдалось.