Сергей Цыркун - Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года

В это же самое время на митингах и в газетах до небес превозносили «гуманизм сталинской эпохи». Крики обездоленных детей заглушались дифирамбами «сталинской заботе о людях» и «трогательной любви к детям» [408] .

Упоминаемый в приведенном отрывке Шапиро – не кто иной, как майор госбезопасности И.И. Шапиро, в прошлом близкий к Ежову работник аппарата ЦК ВКП(б). Примечательная черта времени: один из наиболее известных советских разведчиков, имевший на тот момент 18-летний опыт службы в органах госбезопасности Сергей Шпигельглас вынужден был спрашивать совет у далекого от оперативной работы заместителя начальника секретариата НКВД Шапиро, который впервые попал на службу в НКВД лишь в начале 1937 г.

Тем временем, пока в Москве решался вопрос об аресте Лоева и других сотрудников Миронова, сам он, кажется, все еще надеялся выкрутиться. 19 мая 1937 г., в день пионерской организации, когда по всей стране усиленные радиотрансляторами звонкие детские голоса выкликали бодрые речевки в честь товарища Сталина и, конечно, зорких защитников страны Советов – бойцов НКВД, – Миронов прислал с Дальнего Востока жизнерадостную телеграмму, где скромно докладывал о своих достижениях в деле выявления «врагов народа» и приводил их список, предлагая осудить их тремя группами в особом порядке. Сталин наложил резолюцию «за предложение т. Миронова» [409] . Ежов после такой сталинской резолюции не решился сразу отозвать Миронова и арестовать. Ему предписывалось продолжить палаческую работу. Все же 11 мая на Дальний Восток отправился новый начальник управления НКВД по Дальнему Востоку комиссар госбезопасности 1-го ранга Всеволод Балицкий. С Мироновым они теперь трудились бок о бок, с большим энтузиазмом. Один из подчиненных Балицкого, начальник управления НКВД по Сахалинской области В.М. Дреков, будучи впоследствии арестован, показал на допросе: «Провокационные методы стали применяться в 1937 году с приездом на Дальний Восток московской бригады во главе с Балицким и Мироновым. Именно с появлением этих людей начались массовые аресты. Всякая критическая мысль в отношении показаний обвиняемых душилась» [410] . Однако служба службой, а притом Балицкий, что называется, в оба глаза следил за Мироновым и его командой, ожидая со дня на день приказа об их аресте.

В начале июня в Москве состоялось расширенное заседание Высшего Военного совета (созданного в 1934 г. взамен упраздненного Реввоенсовета). Сталин был до такой степени поглощен этим мероприятием, что не приехал на похороны своей матери, умершей 4 июня. Сиротливый венок «От сына Иосифа» стал скорбным напоминанием о единственном из трех детей Екатерины Джугашвили, оставшемся в живых. По сохранившемуся устному рассказу, перед смертью женщина сказала: «Лучше бы жил один из моих старших сыновей» (Иосиф был самым младшим, его братья Михаил и Георгий умерли во младенчестве).

На заседании Высшего Военного совета, четверть состава которого к началу заседания находилась в тюрьме, выступили 43 крупнейших советских военачальника, обрушивших потоки грубой брани в адрес арестованных сослуживцев (34 из выступавших в дальнейшем сами были репрессированы) [411] . В день его открытия Политбюро утвердило проект постановления ЦИК СССР: «За предательство и контрреволюционную деятельность лишить орденов СССР: 1. Молчанова Г.А. – ордена Красного Знамени; 2. Воловича З.И. – Красной Звезды» и далее следовал внушительный перечень арестованных чекистов-орденоносцев, у которых отбирали столь щедро розданные им награды. На следующий день Сталин, выступая на Военном совете, назвал Гая, Паукера и Воловича сознавшимися шпионами. Но на этом он не остановился и подверг резкой критике контрразведывательную работу [412] . Участь руководителя контрразведки Миронова была этим решена. Очередные его достижения по раскрытию «троцкистской террористической шпионско-вредительской организации, действовавшей в строительных организациях» были доложены в Политбюро через ведомство Вышинского [413] . Это означало, что карьера Миронова в органах госбезопасности окончена.

Фриновский, любивший пошутить, поручил операцию по аресту Миронова и его подчиненных его однофамильцу Сергею Миронову-Королю, начальнику Западно-Сибирского крайуправления НКВД. Миронову дали приказ с Дальнего Востока выехать со своей следственно-оперативной бригадой в Новосибирск. Вместе с ними выехал и Балицкий со своими людьми, так что Миронов ощутил себя как будто уже взятым под стражу, отчего выглядел очень подавленным. 6 июня Балицкий получил шифротелеграмму из Москвы с приказом об аресте Миронова и его сотрудников. На следующий день он отчитался перед Москвой в исполнении. Вот как вспоминала об этом вдова Миронова-Короля, после его расстрела в 1940 г. выжившая в сталинских лагерях: «Миронова-гостя посадили на главное место, а он, как увидел нашу Агулю, ей тогда было четыре года, так уж и не смог от нее оторваться. Посадил ее на колени, гладит по голове, шепчет что-то, и она к нему приникла… Странно это мне как-то показалось – не к дамам поухаживать, не к мужчинам – выпить, поговорить, а к ребенку за лаской…