Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I - Россия – первая эмиграция (1879–1919)

В феврале-марте 1918 г. большевики стали выпускать из заключения бывших министров Временного правительства. Именно к освобождению A.B. Карташева О.Э. Мандельштам приурочил посвященное ему стихотворение «Среди священников левитом молодым», которое было напечано в независимой газете «Страна» 7 апреля 1918 г. Позднее, включая это стихотворение в сборник «Tristia» (1922), поэт снял название-посвящение «A.B. Карташову» и поставил под ним, возможно, ложную дату 1917 г., чтобы полностью лишить его какой-либо политической злободевности. Любопытно, что двумя неделями раньше, в другой независимой газете – московской «Накануне», появилось поэтическое посвящение тому же адресату – с более верным написанием фамилии «A.B. Карташеву», принадлежащее С.М. Соловьеву и также, как следует думать, связанное с его выходом из большевистского застенка (о двух этих стихотворениях см.: Струве 1963: 179–184).

Чаще всего освобождение Рутенберга связывают с хлопотами М. Горького и почему-то А. Коллонтай 27, хотя версия эта никем всерьез не проверялась и доказательств никаких не приводилось. Так, например, Ф.М. Лурье в книге «Хранители прошлого: Журнал "Былое”: История, редакторы, издатели» сообщает, что в неопубликованной рукописи «Что я знаю о П.М. Рутенберге и его семье» «историк Е.Ф. Пашкевич, дальняя родственница Рутенберга, пишет:

Туда <���в тюрьму> на свидание к нему приходила его сестра Рахиль Моисеевна. По-видимому, через нее он снесся с А.М. Горьким. По ходатайству Алексея Максимовича, В.И. Ленин дал распоряжение на освобождение и выезд П.М. Рутенберга из Советской России за границу. Горький поручился, что П.М. Рутенберг никогда не будет бороться против Советского государства, и ему не пришлось жалеть о своем поручительстве: в борьбе эсеров против Советской власти П.М. Рутенберг никогда участия не принимал» (Лурье 1990: 140; то же: Лурье 2006: 282).

Не говоря уже о том, что последнее утверждение фактически неверно: антибольшевик Рутенберг принимал непосредственное участие в борьбе против советской власти – не на стороне эсеров, правда, а на стороне Добровольческой армии (чему посвящена следующая глава), что дела, разумеется, не меняет, – весь благостный тон этого рассказа, пропитанный советским сладкозвучием о вмешательстве милосердного вождя в рутенберговскую судьбу, больше смахивает не на исторический факт, а на семейное предание. Последнее же мало по сути отличается от легенды, согласно которой помилованный впоследствии большевиками в свое время якобы настойчиво рекомендовал поставить своего будущего судью и благодетеля к стенке.

Забегая вперед, следует, правда, сказать, что во второй половине 30-х гг. Рутенберг действительно проявлял исправный советский сервилизм, о котором с удивлением писал, например М. Вишняк (Вишняк 1970: 173). Однако, как мы покажем в дальнейшем, это было все же достаточно временное настроение, вскоре сменившееся резким переходом в другую крайность – авантюристической инициативой антисоветского и конкретно антисталинского террора.

Возвращаясь в послеоктябрьский Петроград, следует сказать, что Горький действительно принимал участие в облегчении участи большевистских узников – так, по его ходатайству был, например, освобожден Бурцев, и не он один. В воспоминаниях «Маска и душа» (1932) Ф.И. Шаляпин рассказывал следующий эпизод о своем и Горького визите к министру юстиции в ленинском правительстве И.З. Штейнбергу, после того как в Мариинской больнице в начале января 1918 г. были варварски убиты А.И. Шингарев и Ф.Ф. Кокошкин:

Я помню, как после этого убийства потрясенный Горький предложил мне пойти с ним в министерство юстиции хлопотать об освобождении других арестованных членов Временного правительства. Мы прошли в какой-то второй этаж большого дома, где-то на Конюшенной, кажется, около Невы. Здесь нас принял человек в очках и в шевелюре. Это был министр юстиции Штейнберг. В начавшейся беседе я занимал скромную позицию манекена – говорил один Горький. Взволнованный, бледный, он говорил, что такое отношение к людям омерзительно. «Я настаиваю на том, чтобы члены Временного правительства были выпущены на свободу немедленно. А то с ними случится то, что случилось с Шингаревым и Кокошкиным. Это позор для революции». Штейнберг отнесся к словам Горького очень сочувственно и обещал сделать все, что может, возможно скорее. Помимо нас, с подобными настояними обращались к власти, кажется, и другие лица, возглавлявшие политический Красный Крест. Через некоторое время министры были освобождены (Шаляпин 1990: 361).