Алексей Тепляков - «Непроницаемые недра» - ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг.

Жестокая и зачастую стихийная борьба с «исторической контрреволюцией» велась большевиками с первых дней после завоевания Сибири. Идеи политической мести не чуждалось и руководство края. Многочисленные служащие прежней власти, колчаковские дружинники, а также богатые крестьяне, торговцы и священнослужители стали объектом беспощадных преследований. Офицеры-добровольцы Колчака, многочисленные члены карательных отрядов и руководители дружин самообороны были первыми кандидатами на высшую меру наказания, остальных заключали в спешно образованные концлагеря или зачастую месяцами держали в подвалах губчека без каких-либо следственных действий.

Об истинном отношении советских властей к рядовым согражданам свидетельствует недовольная реплика главы Черепановского исполкома Ильина, заявившего в 1920 г., что в городе «население плохое, все сплошь спекулянты». Аналогично (и публично) тогда же оценивали состав городского населения власти Новониколаевска — как мелкобуржуазный и спекулянтский. По оценке местного ревкома, половину населения Павлодара в 1920 г. составляло «контрреволюционное казачество», а треть — буржуазия. Секретарь Алтайского губкома РКП(б) Я.Р. Елькович весной 1921 г. отмечал, что «большая часть населения губернии представляет из себя кулаческое крестьянство» [164] ГАНО. Ф.1. Оп.1. Д.222 Л.21; Ф. п-1. Оп.1. Д.250. Л.43, Оп.2. Д.78, Красное знамя. 1920,25 марта. С. 2–3. .

Богатая Сибирь воспринималась как завоёванная территория, население которой подлежало масштабной чистке. Когда в январе 1920 г. ВЧК объявила об отмене смертной казни, на Сибири это решение не отразилось, поскольку она считалось зоной военных действий. Формально военное положение, объявленное как в прифронтовой зоне, существовало в регионе до 4 декабря 1920 г., после чего должно было сохраниться только в Иркутской губернии.

Но сразу после снятия военного положения местные власти стали обращаться в Сибревком с просьбами ввести его снова. Так в декабре поступили власти Алтайской, Енисейской, Семипалатинской и Томской губерний. В феврале 1921 г. в связи с открытием «заговора» и арестом 273 чел., причастных к нему, Сибревком ввёл военное положение в Якутском уезде. Таким образом, лишь в Омской губернии военное положение было формально отменено, хотя массовые казни там всё равно производились [165] Шишкин В.И. "Западносибирский мятеж 1921 года: обстоятельства и причины возникновения" //Социокультурное развитие Сибири (XVII–XX века): Бахрушинские чтения 1996 г. Межвуз. сб. науч. тр. — Новосибирск, 1998. С. 95–99; "Сибирская Вандея…" С. 5, 701,702,706; ГАНО. Ф п-1. Оп.9. Д. 15а. Л.97 . Период острого террора продолжался около трёх лет: ещё в 1922 г. массовые расстрелы применялись против повстанцев Алтая, Хакасии и Якутии.

Режим прифронтовой зоны позволял применять расстрелы к ряду категорий лиц, заподозренных во враждебных действиях против большевистской власти. Этим правом местные правящие структуры пользовались весьма широко. 15 февраля 1920 г. Томский губревком за подписями главы ревкома М.Ф. Левитина и председателя губчека А.В. Шишкова объявил, что губерния считается находящейся в прифронтовой полосе и за губчека сохраняется право расстрелов за контрреволюционные действия и укрывательство контрреволюционеров, а также за бандитизм, разбой, вооружённые грабежи, торговлю кокаином и фальшивомонетничество.

Распоряжения местных властей могли носить откровенно террористический характер и идти дальше, чем обычно заходили чекисты: так, в феврале 1920 г. Алтайский губревком постановил на месте расстреливать лиц, уличённых в антисоветской агитации, а подозреваемых в ней — доставлять в губчека [166] Красное знамя 1920, 15 февр; ГАНО Ф.1. Оп.1. Д211. Л. 167–167 об. .

Вообще, лица, обвинявшиеся за нелояльные высказывания, с первых дней после захвата власти большевиками становились одними из основных кандидатов на арест. Наказания за агитацию были преимущественно небольшими, но бывали и случаи расстрелов. Типичный пример — арест в июле 1920 г. за «распространение слухов против Советской власти» начальника эпидемиологического отряда с. Кундрань Новониколаевского уезда И.Н. Корчагина, осуждённого затем уездной ЧК на 6 месяцев лишения свободы. Но в Красноярске весной 1920 г. была расстреляна, как отмечал член коллегии Енисейской губчека Н.X. Молчанов, «70-летняя старуха-мещанка за то, что ругала коммунистическую власть…», Казнили за разговоры и позднее: военком госпиталя в Новониколаевске Г.П. Жиголенко-Кожевников в августе 1920 г. был арестован за контрреволюционную агитацию и полгода спустя осуждён к расстрелу [167] "Книга памяти жертв политических репрессий по Новосибирской области". Вып. 1. — Новосибирск, 2005. С. 156, 115; Шишкин В.И. "Енисейская губернская чека…" С. 48–53 .