Инна Соболева - Утраченный Петербург

Когда при освящении храма в Коломне пели кондак Пресвятой Богородице: «Дева днесь предстоит в церкви и с лики святых невидимо за ны молится Богу: Ангелы со архиереи поклоняются, апостоли же со пророки ликовствуют: нас бо ради молит Богородица превечного Бога», люди истово молились, просили помочь русскому войску. А потом приходили благодарить Деву Марию за помощь, за победу…

Жители Коломны полюбили новую церковь, говорили, что в ней приходит какое-то особое состояние тихой радости и покоя. Любил Покровский храм и Александр Сергеевич Пушкин. На три с половиной года он стал обитателем Коломны, района, где селились люди небогатые, но и не вовсе обнищавшие. Оказался он в этом далеко не самом престижном районе столицы сразу после выпуска из Лицея — именно там, во втором этаже дома адмирала Клокачева, сняли семи комнатную квартиру его родители, которым просторная и удобная квартира в центре города была не по средствам.

Хозяин дома достоин того, чтобы сказать о нем хотя бы несколько слов. Он был сыном прославленного контр-адмирала Федота Алексеевича Клокачева, первого командующего российским Черноморским флотом. Матушка его Анна Дмитриевна (урожденная Лаптева) была дочерью вице-адмирала Дмитрия Яковлевича Лаптева, чьим именем названо море. Так что Алексею Федотовичу на роду было написано стать моряком. Дослужился он до вице-адмирала, правда, подвигов, равных отцовским, не совершил. Может быть, просто потому, что не представилось случая. Зато в карьере преуспел — командовал придворным флотом при Александре I, был военным губернатором Архангельской, Олонецкой и Вологодской губерний. Кстати, многие гадали, что за отношения связывали адмирала с вдовой Павла I императрицей Марией Федоровной. Достоверно известно, что, получив в 1823 году известие о его кончине в Вологде, она немедленно послала туда доверенного человека с приказом забрать и привезти ей все бумаги покойного. Приказание было выполнено. Что было в этих бумагах, осталось тайной. Мария Федоровна вообще была мастерица хранить свои секреты.

Что же касается адмиральского дома, то с тех лет, когда там жил Пушкин, здание изменилось неузнаваемо. Было оно двухэтажным, каменным, на высоких подвалах, смотрело на Фонтанку десятью окнами. При новом владельце его увеличили справа на восемь окон, слева — на три, надстроили сначала третий этаж, через пол века — четвертый. Так что сегодня это скорее место, на котором стоял дом, где жил Пушкин, чем сам дом. Но мемориальная доска на этом многократно перестроенном здании есть: «В этом доме по окончании Лицея жил А. С. Пушкин с 1817 г. по 1820 г.».

Не могу умолчать и о факте, меня когда-то поразившем: после того, как родители Пушкина съехали из дома Клокачева, в их квартире поселился Карл Иванович Росси. Удивительно… Мало ли в Петербурге доходных домов… Может быть, действительно, какие-то места, внешне ничем особенно не примечательные, обладают магнетизмом, притягивающим гениев?

Об этом жилище поэта сохранилось довольно много воспоминаний. Не способный или не желающий скрыть свою недоброжелательность Модест Андреевич Корф, однокашник Пушкина по Лицею, живший в этом же доме, писал: «Дом их всегда был наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой — пустые стены или соломенный стул, многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью, ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана». Правда, все эти язвительные замечания — не в адрес Пушкина, а исключительно в адрес его родителей.

А вот известный переводчик Василий Андреевич Эртель, двоюродный брат Баратынского, вспоминал о другом: «Мы взошли на лестницу, слуга отворил двери, и мы вступили в комнату Пушкина. У дверей стояла кровать, на которой лежал молодой человек в полосатом бухарском халате, с ермолкой на голове. Возле постели, на столе, лежали бумаги и книги. В комнате соединялись признаки жилища молодого светского человека с поэтическим беспорядком ученого». Подмечено точно. Время свое он делил в те годы между светскими салонами (постоянно бывал у Олениных, у Евдокии Ивановны Голицыной, у братьев Тургеневых, у Муравьевых — в общем, как шутил Иван Иванович Пущин, «кружился в большом свете») и поэтическими трудами. Именно в это время в доме № 185по набережной Фонтанки он написал оду «Вольность», «К Чаадаеву», «К И. Я. Плюсковой» (зашифрованное признание в любви к императрице Елизавете Алексеевне), беспощадные политические эпиграммы, за которые был удостоен царского гнева и отправлен в ссылку; а еще — «Руслана и Людмилу», поэму, принесшую ему сразу и навсегда славу первого поэта России.