Даниель Нони - Калигула

Усердие, которое он проявлял как зритель в многочисленных публичных зрелищах, было замечено, но его вкусы подчас расходились со вкусом большинства граждан, особенно когда речь шла о театре. В Риме было три основных зала: самый старый, театр Помпея, за перестройкой которого наблюдал Калигула, имел 17 580 мест; затем еще было два театра эпохи Августа: театр Марцелла, вместимость которого составляла 20 500 зрителей, и театр Бальба, который мог вместить 11 510 зрителей. Театральные представления сопровождали народные празднества. Наряду с устоявшимся репертуаром, который состоял из пьес Энея, Платона и Теренция, было много современных комедий и драм. Самым известным считался «Лавреол» Катулла, где рассказывалось о подвигах разбойника — краснобая и наглеца, закончившего свою жизнь на кресте.

Наряду с этим историческим примером, где преступник был наказан, можно напомнить и о творениях Кинирея и Мирры (Cinyras et Myrrha) об ужасной истории кровосмешения. Театр был искусством поведения и красноречия, где публика желала видеть известных актеров. Существовало также искусство пантомимы, которое приобретало все больший и больший успех, и гистрионы (комедианты) имели своих фанатиков. Тиберий, раздраженный потасовками, которые иногда сопровождали представления, часто высылал актеров; это были, в основном, вольноотпущенники, люди невысокого происхождения или рабы, которые сопровождались до своего дома во время их успеха настоящими триумфальными шествиями поклонников, где фигурировали сенаторы, всадники, женщины и дети. Тиберий боролся против такой практики. При Калигуле театральная жизнь вновь стала прекрасной, со всеми своими излишествами, и император сам увлекся трагическим актером Апеллием и обращался с ним как с другом. Мнестер, мим, также был его товарищем. Светоний отмечал, что песни и танцы приводили принцепса в наивысшую степень восторга и он не любил, если кто-то мешал ему наслаждаться искусством. Он удалял всех, кто хоть немного шумел, когда танцевал Мнестер. В целом, любовь к театру была в большей степени делом образованных молодых людей, сенаторов и всадников, чем народа. Калигула старался увеличить распределение почетных мест и пытался изо всех сил убедить людей пойти на те представления, которые особенно ценились общественной элитой; нередко известие о гладиаторских боях лишало театры всех зрителей.

Народ охотно шел и на гонки колесниц; Большой цирк в то время мог вместить 150 000 зрителей. Первоначально эти скачки были ритуальными действиями и братья-арвалы, например, всегда проводили бега по случаю различных церемоний. Калигула наследовал у своего отца любовь к лошадям и сам занимался этим искусством. Он начал строительство нового общественного цирка в Ватикане, которое было завершено его племянником Нероном: его длина была пятьсот метров от апсиды римского собора Святого Петра до входа на площадь Святого Петра. Он был украшен 25-метровым обелиском, который Калигула привез из Египта на огромном корабле, специально для этого построенном и который стал на якорь в Остии; этот шпиль из каменного ясеня после 1586 года стал центром площади Святого Петра. Бега в цирке представляли собой соревнования между четырьмя группировками — Зелеными, Голубыми, Красными, Белыми, каждая из которых имела своих приверженцев. Калигула был за Зеленых, и он не чурался пойти позавтракать среди наездников этой группировки в их клубе. Говорят, что во главе каждой из этих больших «конюшен», которые собирали собственников лошадей, стояли, в основном, значительные лица, которые принадлежали к римским всадникам. Гонщики, по своему общественному происхождению, были из очень скромных семей, и здесь речь идет о способе продвижения по социальной лестнице. Калигула сильно привязался к одному из них, Этиху. Многочисленные молодые нобили составляли кампанию императору, среди них — сын наместника Сирии, Вителлий, на три года его моложе, который уже был его товарищем на Капри. Пристрастие Гая нисколько не было исключительным, и можно сказать, что в Риме все и каждый восторгались скачками, обсуждали подвиги своих чемпионов и держали на них пари. Калигула поступал как обыкновенный римлянин, но, очевидно, все устремляли глаза на императора, который слишком сильно показывал это пристрастие, разделяя его с народом. Делал ли он лишнее или нет, согласно своим убеждениям, беря полноту всего контроля? В 38 году казалось, что он не заслужил еще такую критику.