Морис Симашко - Мaздaк

Словно не слыша подоплеки в каждом вопросе, серьезно отвечал кесарь. Кучка тихих евнухов сидела за ним.

Авраам вспомнил известное высказывание одного из них -государственного старца Урвикия. Когда патриарх обратил его внимание на то, что сатана просыпается в людях на ипподроме, великий евнух сказал: "Вот и хорошо : крепче спать будут потом!" Как на земную реальность, без варварской претенциозности и мистики, смотрели они на людские страсти. Выход давали им здесь, и не копились эти страсти в душах до безумной грани...

Их мало интересовали уже древние герои. Ловкий Язон с хитроумным Одиссем явно брали верх над первобытным Гераклом. Равновесие правило империей. Теплое синее море плескалось у здешних берегов, солнце не жгло так немилосердно. И не было столько голодных...

-- Может быть, погреться захотел твой эпарх Ксан-тий?!

Трибуны примолкли. Это была откровенная угроза, хоть и относилась к управителю города. На главной улице Месе, идущей от Золотых Ворот, видел Авраам почерневшие остовы домов. Даже многочисленные монументы и стены императорского дворца на Августеоне опалены были пожаром. Не так давно возмущенные демы после представления на ипподроме начали подряд поджигать дома сенаторов, а кесаря забросали камнями...

-- Полисионерам претория, магистрам и милиции указано на возможность новых выступлений демагогов...

Опять долго шумели трибуны, угрожающе вскидывались кулаки и выкрикивались проклятия кесарю, пока разноцветные трубачи не затрубили в сверкающие трубы-фанфары. Ромейские актеры-мимы нестройной толпой шли из ворот, и овацией встретил их ипподром.

А мимы уже перестроились на ходу, трое отделились от остальных, запрыгали впереди. Один из них приставил к лицу огромную, больше себя самого, маску и степенно, размеренно зашагал взад и вперед по театральным подмосткам. Ахнули трибуны: это он ходил по арене -- Анастасий Дикор, уравновешенный, дебелый, выбранный императрицей в мужья из простых чиновни-ков-силенциариев. Со дня воцарения не оставляли его в покое мимы, и неоднократно изгонял он их за наглость из стен города...

А двое других пока что вывернули плащи. Один из них оказался голубым, другой -- зеленым. Маски нацепили они и стали с двух сторон по-собачьи хватать Анастасия за полы. Но тот продолжал спокойно выхаживать, ловко и незаметно лягая голубого и зеленого демархов. Авраам качался от хохота вместе со всем ипподромом. Размеренно аплодировал кесарь в своей ложе, гулко били в ладоши подлинные демархи...

Потом набежала целая толпа мимов. Маски и одежды изображали все диоцезы империи, и каждый оттеснял другого, чего-то требуя от кесаря. Копт из Египта вкупе с армянским нахараром совали ему свои кресты в утверждение божьей природы Спасителя; их отталкивал несторианин из Эдессы; грубый иллириец тащил императора в сторону старого Рима, показывая при этом пальцем на скалившего зубы готского конунга; тощий самаритянин, взявшись за руки с иудеем, выбирали камень покрупнее, чтобы толкнуть его на Новый Рим. И еще громадный, нелепый, красноротый зверь все рычал из-за Евфрата: зубы у него торчали из головы, хвост был покрыт шипами, длинные крючья' заменяли руки и ноги, а на туловище была натянута черная персидская куртка-каба...

Закончилось представление мимов, и служители стали составлять из железных звеньев большую круглую клетку. Рыканье усилилось во рву. Убийц, пиратов и рабов-поджигателей должны были скармливать здесь зверям. Лишь желающие из плебеев оставались смотреть это зрелище...

И вдруг встали в одном порыве трибуны: голубые и зеленые. Тьгсячерукий гром покатился к кесаревой ложе:

-- Привет тебе, Анастасий, наш вечный август и автократор!

Кесарь, большой, дородный, с невыразительным лицом, плыл на носилках сквозь толпу, направо и налево вздевая руку. Каждый из пятидесяти тысяч обращался к нему.

-- Вечно живи, мой кесарь, великий, несравненный!.. Это выкрикнул сосед -- черноволосый крепкий эллин в полотняной тоге, и Авраам в изумлении открыл рот. Лишь накануне тот, когда демархи спрашивали о магистре Вителии, при общем смехе пожелал кесарю Анастасию подавиться костью в сегодняшний ужин. Может быть, и впрямь изнемог сатана на переполненном страстями зрелище. А те, в коих не успокоился враг рода человеческого, терпеливо ждали, пока служители обнесут решеткой арену...

Патриций Леонид Апион нахмурился, когда Авраам рассказал обо всем, что было на ипподроме.

-- Безмерные нападки демагогов принуждают кесаря утяжелять десницу,-сказал он.-- Пока еще терпимо, но, если наденет порфиру другой, властный и менее рассудительный, произойдет недоброе.