Морис Симашко - Мaздaк

Почему убежал он сейчас? Ведь для этого и шел он туда. Все было обычно для других. И ниша призывно темнела в стене... Рука его бессознательно нащупала крест под жесткой диперанской курткой. Всплыло вдруг в памяти лицо епископа Бар-Саумы, бегающего по комнате. Длинная белая борода развевалась на поворотах...

X

Снова была песня. На этот раз другая, но такт все тот же -- мерный, степной, с сухим стуком копыт... С полуночи засвистали поход молодому азату, и уже заплакала свои карие глаза девушка. Фархад-гусан снова скакал без шапки, и ветер трепал на бритой голове оставленную на счастье полоску густых черных волос,

Было время осенних полевых работ, когда поочередно отпускают азатов со службы по домам. Только вместо положенного месяца на этот раз им давали по десять дней, ссылаясь на предстоящую войну с ромеями. Но не ромеи были тому виной ..

Авраам отпросился с сотником Исфандиаром в его родовой дех, и эрандиперпат разрешил. Старик читал все его записи и молча кивал головой. Он освобождал теперь Авраама от других диперанских обязанностей, лишь заставлял сидеть на царских собраниях. Там все повторялось; эранспахбед Зармихр противостоял вазиргу Шапу-ру, мобедан мобед призывал к истреблению христиан, а всех их обличал справедливый маг Маздак. Так или иначе, великие боялись его. Два раза направлял эранспахбед Зармихр конных гурганцев в помощь стражникам для разгона голодных перед храмом Маздака, но в последний раз половину их стащили с коней. В доме врача Бурзоя открыто говорили, что ждать осталось недолго...

Когда выбирались азаты из Ктесифона, мертвые валялись под копытами. Их все прибавлялось, голодных со всех концов Эраншахра. Как только они умирали, специальные прислужники стаскивали их особыми острыми крючьями на каменный пустырь за Северными воротами.

Это было как раз на пути. Слева красновато отсвечивал Тигр, а справа стоял непрерывный треск и скрежет, словно дробили камни. Вся долина до ближайших холмов была покрыта шевелящейся черной массой. Прислужники на конях волокли мертвых прямо в середину пустыря, и тогда черный вихрь взметывался в небо, закрывал солнце. Тысячи громадных птиц неистово били крыльями, и ветер шевелил конские гривы. Не успевали отъехать прислужники -черное облако оседало и слышался все тот же леденящий душу треск лопающихся костей.

Удовлетворенный хриплый клекот стоял над долиной. Конь под Авраамом вздрагивал всей спиной, жался к реке...

Не проехали и четверти фарсанга в сторону от реки, и кони стали. Через дорогу переводили людей, прикованных к единой железной цепи. Гуркаганы это были, "Волчья кровь". За грабеж и убийство, по арийским законам, опускали их под землю, где рыли они во тьме большой царский кариз -- водовод. Там и должны были они умереть.

Через каждые двести шагов пробивался от кариза наверх узкий колодец для проветривания текущей воды, но так глубоко это было, что дневной свет не достигал до низу. Почти все, которых вели на цепи, смотрели пустыми глазами, повернув головы к солнцу. Их навсегда ослепила тьма. Попавшие недавно мучительно дергались, стремясь уберечь лицо от света...

Цепь не обрывалась. Медленно, нескончаемо ползла она из круглой дыры в земле, пересекала дорогу и снова уходила под землю. Как из белой китайской бумаги были лица гуркаганов. Отвращение увидел Авраам в глазах азатов. Нет у персов человека презренней убийцы или вора...

И вдруг замер Авраам. Один из гуркаганов приоткрыл наконец глаза Искривилось большое, с крупными дырками от оспы лицо, желтые зубы обнажились до корней. Что-то необычное, жестокое, крысье прогляну-лось в этой улыбке. Но тут другой, маленький и черный горбун, задергал цепь, забился в припадке, начал кусать рядом идущего. Стражник принялся размеренно бить его бамбуковой, с бронзовыми шипами, палкой. Горбун хватался зубами за нее, и кровь капала из большого безгу-бого рта. Авраам вновь обернулся к рябому гуркагану, по тот уже вместе с цепью уползал в землю.

Значит, поймали все же его!.. Аврааму вспомнился первый день в Ктесифоне, скачущие меж кустами Сия-вуш со Светлолицым и убегающий по ту сторону рва человек. Та же оскаленная улыбка была у него...

Полсотни азатов ехало с ними. По дороге они сворачивали к своим селениям. К деху сотника Исфандиара повернули только на второй день к вечеру. Пятеро азатов ехали в том же направлении. Кроме них были приглашенные в гости Авраам, Фархад-гусан и еще двое.

Хороший, легкий конь был под Авраамом, и сам он ездил теперь как азат. Убитая копытами дорога суживалась между холмами, снова разбегалась, терялась в жесткой сухой траве. Неподвижные суслики проваливались при их приближении. Они бы уже доехали, но по древнему арийскому закону по возвращении домой надо раньше навестить кузню. А это было на добрый фарсанг в сторону...