Морис Симашко - Мaздaк

Они голодные были, эти женщины. Как только отыскали в вечерней полутьме нужную калитку и зашли в пустую, устланную камышом комнату, появились жрицы. Они заходили неслышно и садились от порога у стены. Главная среди них приняла у Артака и молча раздала им еду. Женщины тихо и быстро ели, потом запили вином, передавая друг другу чашу. Так же неслышно ушли они. Остались лишь трое...

Пока они ели, главная жрица, знавшая диперанов, рассказывала Артаку о делах храма. Почти никто не приходит сейчас с приношением плодотворящей богине. Пятьдесят молодых и крепких жриц было здесь раньше для танцев и удовлетворения мужской необходимости. Остались лишь те, которых они видели...

Залив принесенным ими маслом громадный бронзовый факел, она зажгла его от скудно мерцавшей лампады. Буйный огонь осветил раскрашенные стены, убрал тени с женских лиц. У всех были широкой линией нарисованы брови. И подкрашенные глаза казались одинаково большими и черными. Покрывала, не в пример обычным женщинам, ограждали лишь плечи и часть груди...

Теперь все, что осталось из еды и питья, составили на коврик с расшитыми плодами. Разговаривали все громче, и женщины серебристо смеялись, взглядывая почему-то всякий раз на Авраама.

-- О, ты красивый, христианин Авраам! -- сказала ему главная жрица.

Он ощутил, как горячая кровь прилила к лицу. На него смотрели уже из-под белых покрывал на улицах. В доме Артака круглолицая сестра диперана все жалась к Аврааму, когда приходилось помогать ей таскать по лестнице на крышу персики для сушки. Сам Артак собирал с дедом плоды с веток в саду. Она говорила, что ей страшно, вскрикивала всякий раз и просила поддержать. Он осторожно придерживал ее снизу, а она валилась всей тяжестью... И на торговом подворье у дяди перебирающие коконы арамейки смеялись, звали его к себе... Потом, лежа на досках, он стискивал руки и представлял, как надо бьыо делать это с сестрой Артака. И на торговом подворье был совсем темный склад со старыми мешками...

Авраам почти не пил. Он шел сюда, взволнованньш тем, что предстояло изведать, и знал, зачем несут они с собой еду и питье. Но когда увидел утоляющих голод женщин, смутился...

А товарищи пили и тянули руки к женщинам. Вина было еще много. Главная жрица села, ровно вытянув ноги, поставила между ними треугольную арфу и заиграла. Чудный голос Кабруй-хайяма наполнил комнату. Это была песня парфянского воителя Рамина, обращенная к луноликой царице Вис. Ласковая, томительная мелодия растворяла мысли, убирала настоящее, звала к мучительному счастью.

Я от желанья изнемог, гляди;

Прижми меня к серебряной груди .

Все три женщины поднялись, взяли каждая в правую руку триконечньш светильник и в левую -- кубок с вином. Одинаково наклонившись, зажгли они от факела свои светильники, отпустили покрывала с плеч и плавно задвигались, раскачиваясь телом. Сначала только чуть наполнялось бедрами белое полотно. Потом все шире стали разводиться круги, все мятежней заходило оно толчками. Медленно, почти незаметно сползали покрывала, обнажались розовые груди с торчащими сосками, чуть видимые ребра, живот. И вот лишь на раскачивающихся кругами бедрах задержались слабые куски материи...

А бедра вырывались, вздрагивали в мучительном нетерпении, стремясь окончательно сбросить мешающую ткань. Казалось, это делалось отдельно от женщин, которые по-прежнему неподвижно держали светильники и кубки. Ровно горел их огонь, и не пролилось ни капли вина...

Оборвал на полуслове песню и протянул к одной руки Кабруй-хайям. Выпив все вино из ее кубка и единым вздохом задув светильник, он поднял ее покрывало до плеч и повел в темнеющую нишу. Артак сделал то же с другой. Таких ниш в стенах было несколько: глубоких, обособленных...

Она все танцевала перед ним, не опуская рук. Широкие розоватые бедра с треугольной тенью посредине призывно колебались на уровне его глаз. А он смотрел ей в лицо, на которое падал ровный свет от правой ее руки с тремя огнями. И не мог уже оторвать взгляда от рта ее с горестными, плохо замазанными морщинками по краям, которым только что женщина ела хлеб. И был этот хлеб платой за предстоящее!..

Авраам встал, растерянно посмотрел в серьезное лицо главной жрицы и пошел к выходу...

Железные ворота Ктесифона были закрыты. Темными прямоугольниками стояли башни по обе стороны от них. После ухода солнца за горизонт сам царь царей не может въехать в город.

Авраам вернулся к источнику, на котором стоял храм, вместе со слабо мерцающей при луне водой пошел к Тигру. И в реке вода была бесшумна. Он сел на нагретую за день землю, принялся смотреть. Какие-то длинные неясные тени медленно проплывали перед глазами. Наверное, грузовые тайяры мар Зутры или плоты с верховьев. На той стороне, за широкой водной гладью, темнела деревьями Селевкия Великая, разрушенная когда-то ромеями...