Константин Кудряшов - Александр I и тайна Федора Козьмича

В том же 1819 году, осенью, в бытность свою в Варшаве, Александр I сказал великому князю Константину Павловичу: «Я должен сказать тебе, брат, что я хочу абдикировать; я устал и не в силах сносить тягость правительства; я предупреждаю тебя для того, чтоб ты подумал, что тебе надобно будет делать в сем случае». Константин Павлович на это ответил: «Тогда я буду просить у вас место второго камердинера вашего; я буду служить вам и, ежели нужно, чистить вам сапоги. Когда бы я это сделал теперь, то почли бы подлостью, но когда вы будете не на престоле, я докажу преданность мою к вам, как благодетелю моему». Тогда растроганный государь, по словам Константина, поцеловал его так крепко, как никогда за 45 лет их жизни он его не целовал. «Когда придет время абдикировать, — сказал в заключение Александр, — то я тебе дам знать, и ты мысли свои напиши матушке».

В 1824 году, оправившись после полученной в январе болезни, в ответ на выраженное Васильчиковым участие Александр обмолвился очень странной фразой: «В сущности, я не был бы недоволен сбросить с себя бремя короны, страшно тяготящей меня». Весною 1825 года приехавшему в Петербург принцу Оранскому он сообщает о том же желании уйти в частную жизнь. Попытка принца разубедить в этом решении Александра I осталась безуспешной.

За неделю до своей коронации, 15 августа 1826 года, Александра Федоровна, супруга императора Николая I, занесла в свой «Дневник» следующие знаменательные строки: «Наверное при виде народа я буду думать о том, как покойный император, говоря нам однажды о своем отречении, прибавил: «Как я буду радоваться, когда увижу вас проезжающими мимо меня, и я в толпе буду кричать вам «ура!», размахивая своей шапкой»».

В 1823 году новым манифестом о престолонаследии Александр I ввиду формального отречения Константина от прав на престол назначил своим преемником брата Николая; но составление этого важного правительственного акта он обставил таинственностью. Он приказал положить его в ковчег государственных актов в Успенском соборе, а копии в Государственном совете, Синоде и Сенате в запечатанных конвертах с надписью: «Хранить до моего востребования», причем о содержании манифеста были осведомлены только митрополит Филарет, Голицын и Аракчеев, по-видимому, и Карамзин с женой. Когда перед отъездом Александра в Таганрог Голицын указал на затруднения, могущие возникнуть из-за подробной скрытности при длительном отсутствии государя или при каком-либо внезапном несчастии, — император отвечал, указывая на небо: «Положимся в этом на Бога, Он устроит все лучше нас, слабых смертных».

В 1825 году состояние здоровья Елизаветы Алексеевны настолько ухудшилось, что доктора предписали ей провести зиму на юге, для чего указали на Италию, Южную Францию или Южную Россию. Избран был Таганрог, который тогда считался весьма здоровым и целебным местом. Александр решил выехать на два дня раньше императрицы, чтобы лично позаботиться об удобствах в пути для больной супруги. Многими было замечено, что в этот отъезд император был задумчив и молчалив. На вопрос камердинера: «Когда прикажете ожидать Ваше Величество?» — Александр I, указывая на стоявшую в кабинете икону Спасителя, ответил: «Ему одному это известно».

Отъезд в Таганрог был назначен на 1 сентября. Глубокой ночью, когда темнота давно уже окутала город, Александр I один, без всякой свиты, покинул свой Каменно-островский дворец и выехал в дорогу. Улицы Петербурга были пустынны. На Троицком мосту государь приказал кучеру Илье Байкову остановиться, помолился на крепостной собор Петра и Павла и потом, любуясь видом Зимнего дворца и набережной Невы, сказал: «Какой прекрасный вид и какое великолепное здание». «Заметно было, — рассказывает И. Байков, — что эти два слова он произнес с каким то глубоким чувством успокоительного удовольствия и скрытого предчувствия». Отсюда император направился в лавру. Духовенство было заранее извещено о приезде государя с предупреждением, что никто «не должен знать о сем». Митрополит приказал изготовить облачение «не блистательное», ибо, пояснил он ризничему, неприлично было бы надевать светлые ризы, «когда мы хотя и на время, но разлучаемся с государем, как дети с отцом».

Было уже далеко за полночь, когда тройка лошадей, запряженная в царскую коляску, остановилась у ворот Александро-Невской лавры. Длинный ряд монахов с митрополитом Серафимом во главе уже ожидал государя у входа. Сквозь раскрытые врата виднелась вдали ярко освещенная множеством свечей рака Александра Невского. Александр I, без шпаги, быстро выйдя из коляски, приказал закрыть за собою ворота и вошел в церковь. Началось молебствие. При чтении Евангелия император приблизился к митрополиту и, опустившись на колени, просил положить Евангелие ему на голову. Молясь, он плакал. По окончании молебна император помолился перед мощами, затем посетил митрополита в его покоях, откуда, уступая просьбе схимника, согласился зайти и к нему в келью.