Константин Кудряшов - Александр I и тайна Федора Козьмича

При всем разнообразии отзывов почти все они совпадают в признании скрытности и неискренности — одной из основных черт Александра. Эти особенности развиты были условиями придворной жизни, среди которых протекала его юность. Любимый внук Екатерины, не чаявшей души в «господине Александре», осыпавшей его благодеяниями и прочившей, минуя Павла, в наследники трона, — он в нежных выражениях благодарит дорогую бабушку за все то, что она делала ему и что «еще намерена сделать» в будущем. В то же время, не желая восстановить против себя отца, он пишет ему самые почтительные сыновьи письма, выражая полнейшую покорность и преданность его воле. С одной стороны, на великого князя влиял блестящий екатерининский двор с его знаменитыми вечерами в Эрмитаже, где он вращался в кругу выдающихся государственных лиц, пышных придворных, слышал утонченную дипломатическую речь, смотрел новейшие французские пьесы. Противоположные впечатления накладывал малый гатчинский двор с его суровой казарменной обстановкой, с утомительными военными парадами и вспыльчивым подозрительным Павлом во главе. Эта двойственность влияния очень рано приучила юного великого князя скрывать свои истинные чувства, заставила иметь два «лица» и развила то «двоедушие», которое отмечают современники.

Вместе с тем Александру свойственны были сентиментальность и романтизм эпохи, привитые воспитанием, ранним знакомством с философией Запада, Руссо и энциклопедистами. Внушаемое этой философией представление о тягостном бремени власти рано вызывает в нем мечту уйти от «этого трудного поприща» и уединиться с женой где-нибудь «на берегах Рейна», чтобы «жить спокойно, частным человеком, наслаждаясь своим счастьем в кругу друзей и в изучении природы». Но, развивая мысль и чувство, воспитание оставляло в бездеятельности волю, не упражняя привычки к самостоятельному труду и активному усилию. Александр остался слабоволен. Между тем русская жизнь требовала от правителя не сентиментальной романтики, а живой деятельной любви и неустанного труда. Легко понять, к каким последствиям и душевной катастрофе могло привести столкновение подобного мировоззрения с реальной русской действительностью, с ее косностью и крепостным укладом. Одушевляемый благими идеями, Александр легко увлекался проектами государственного преобразования, но, неспособный преодолевать житейские затруднения, он при первой же неудаче опускал руки, терял веру в начатое дело, в русский народ, начинал презирать все русское и испытывал состояние той разочарованности и меланхолии, которые так характеризуют последний период его жизни.

Эта меланхолия, казавшаяся загадочной, неискренность, облеченная в форму утонченной вежливости, обманчивая готовность соглашаться с мнением собеседника не позволяли разгадать его истинную сущность и делали для современников таинственным «очаровательным сфинксом».

Глубокий и тягостный след оставили в душе Александра I события 11 марта. Известно, что своей подозрительностью, вспыльчивостью, психической неуравновешенностью, принимавшей даже формы враждебного отношения к собственной династии, Павел I создал благоприятную почву для возникновения заговора на его жизнь. По-видимому, и сам неуверенный в своей безопасности, он торопил с постройкой Михайловского замка, куда и переехал тотчас же, едва она была закончена. Новый замок должен был стать неприступной твердыней. Нижняя часть стен была из тесаного гранита; все здание окружали рвы с подъемными мостами. Вооруженные посты заняли все выходы.

Несмотря на свое положение в центре города, здание было объявлено пригородным, и для сношений с «городом» только два раза в день при трубных звуках опускались подъемные мосты. Подозрительность Павла не ослабла и в новом дворце, и даже великий князь Александр Павлович, несмотря на замкнутый образ жизни и предупредительность к отцу, не мог ее избежать. Не раз Павел пробовал застать наследника врасплох, неожиданно входя в его комнату. Отношения к наследнику нередко принимали у Павла оскорбительную форму. По словам одного современника, «не проходило дня, в который бы Котлубицкий не приносил цесаревичу Александру Павловичу выговоры за ошибку какого-нибудь караула. И какие были выговоры! — дурак, скотина». За верный перенос этих слов Котлубицкий по вступлении на трон Александра послан был на житье в Арзамас. На эти выговоры наследник отвечал кротким «слышу». Рассказывают даже, что, когда Александр бросался перед Павлом на колени, умоляя о милости к жертвам отцовского гнева, Павел будто бы отвергал просьбу, толкая ногой в лицо. Недоверие Павла к своей семье дошло наконец до того, что он открыто стал готовить в наследники престола юного принца Евгения Вюртембергского, чем дал последний и решительный толчок к развитию заговора. Для заговорщиков стало возможным вовлечение в интригу Александра — цель, достижение которой могло им гарантировать безнаказанность в случае удачного исхода.